Спасти огонь

По выражению лица Хосе Куаутемока, когда тот положил трубку, малахольный понял, что дела хреново, и очередное «Куау» придержал. Приказал охранникам: «Отведите его обратно». Они доставили его ко входу в корпус. Как только охранники слились, Хосе Куаутемок сел, где стоял, на лестнице. Эсмеральда была последней женщиной, с которой он занимался любовью, и, если не выгорит с Мариной, так последней в его жизни и останется. Он вспомнил бархатистость ее кожи, ее запах, вкус ее сосков, ее улыбку, как она его обнимала, как вцепилась в него ногтями в момент оргазма. А теперь она — пузырящийся трупными газами куль на столе у патологоанатома. Эсмеральда сломленная. Эсмеральда униженная. Эсмеральда безъязыкая. Эсмеральда-прошлое. Эсмерапьда-труп. Воспоминание о ней не давало покоя. Кто ее убил и за что? Про Машину Хосе Куаутемок с тех самых пор, как его повязали, не слышал. Скорее всего, его убили где-нибудь в лесу. Бойня в эхидо наверняка зашла гораздо дальше. Зачистка, как выражались боссы. «Зачистим территорию от швали». Перевод: убьем всех, кто на стороне противника. Каждый четвертый из тех, кто попадал под раздачу, был невинным гражданином. Хотя для нарко невинных не бывает. Если в городе есть нарко из другого картеля, значит, народ их терпит. Боссы не задумывались о том, что у народа чаще всего просто нет выбора. Посопротивляешься, когда тебе прямо в тыкву берет-ту наставили. Перестрелки, похищения, трупы, подвешенные на пешеходных мостах, коррумпированные полицейские, вымогательство — никакой мало-мальски разумный гражданин лезть в бутылку в таких условиях не станет. На семь бед один ответ — улыбаемся и терпим. Но боссам эти подробности по фигу. На войне между картелями любой, кто ходит на двух ногах, — мишень. А Эсмеральда и подавно не была безвинной. Уже одно то, что она приходилась женой киллеру из «Кино-сов», делало ее врагиней, а врагов, как известно, казнят через обезглавливание.

Я неуклюже попыталась объяснить Хосе Куаутемоку, почему отказываюсь пока с ним спать. Рассказала всю эту тему про двери, которые открыть-то можно, а вот закрыть потом не получится. Он пристально смотрел на меня. Перед этим, как и на всех предыдущих свиданиях, мы долго целовались и трогали друг друга — не нарушая правил приличия, чтобы его не наказали за нарушение правил поведения. «Марина», — гулко произнес он и замолчал. Которую неделю мы уже тут сосемся, как подростки, а я все еще колеблюсь, вступать ли в половые отношения. Я ожидала, что сейчас он упрекнет меня в инфантильности. Но нет. Он огляделся и снова повернулся ко мне. «Ты, наверное, не поняла, с кем ты и где ты», — сказал он. «Почему не поняла? Я уже хорошо тебя знаю», — энергично ответила я. «Тогда, значит, ты понимаешь, что мы, возможно, видимся в последний раз?» Я пропустила эти слова сквозь узкую рамку своей реальности и решила, что он устал от моих страхов и сомнений и хочет со мной порвать. «Почему ты так говоришь?» — доверчиво спросила я. «Я живу в заключении. Мне кажется, ты об этом забываешь». Забудешь тут — я четырежды в неделю езжу к нему через всю Истапалапу. «Я всегда об этом помню», — заверила я. «Меня хотят убить, Марина», — спокойно сказал он. «Что?!» — удивилась я. «Рано или поздно всякого, кто сидит в тюрьме, пытаются убить. Сейчас очередь дошла до меня».

Когда он сказал это, воздух стал плотнее, звуки стали хуже через него прорываться, свет потускнел. «Ты уверен?» Он кивнул, не отводя от меня взгляда. «Откуда ты знаешь?» — «Тот, кто хочет меня убить, уже послал знак». Тут во мне опять включилось ограниченное видение девочки из католической школы. А если это просто шантаж, чтобы я с ним переспала? «А ты не заливаешь?» — нахально, едва ли не грубо сказала я. Мужчина моего круга обиделся бы, что его подозревают во лжи, встал бы из-за стола и направился прочь, ожидая, что я побегу за ним и стану извиняться за свою наглость. Хосе Куаутемок и бровью не повел. От его следующих слов меня бросило в дрожь: «Хочешь, можем больше не видеться. Если боишься, что и с тобой может что-то случиться». Об этом я как-то не подумала — что охота идет на него, а задеть может меня. Я обернулась (Хосе Куаутемок садился лицом к залу, а я к стенке — так и он мог следить, что происходит вокруг, и я был защищена от лишних взглядов). Все охранники и все преступники, сидевшие со своими посетителями, представились мне потенциальными убийцами. А вдруг кто-то начнет строчить в нас из автомата или на Хосе Куаутемока набросятся с ножами, а я попадусь под руку? Я могла бы сказать: «Извини, но мне дико страшно, и давай-ка не будем встречаться, пока ты не уладишь свои дела». Но вместо этого я вдохновенно выпалила: «Я тебя не брошу!» Он подался вперед и поцеловал меня. В этом поцелуе было еще больше глубины, больше близости, больше любви. Я закрыла глаза и выпала из пространства и времени. Гормон сильней нейрона, поцелуй сильней гормона.