Спасти огонь

Ролекс тем временем, не вдаваясь в объяснения, дал Мясному и Морковке отбой и объявил, что работа откладывается — будто они должны были ему стену отштукатурить. Горе-наемники остались недовольны. Смертоубийственный инстинкт в них уже проснулся и требовал крови. Адреналин зашкаливал, и они не раз в красках представляли, как убивают белобрысого. А через два месяца перехочется, будет уже не то.

Тогда они, инициативные кретины, решили действовать сами. Никто не мог избавить их от жажды убивать. Так же и с девчонками было. Начинали и не могли остановиться. Кайфовали от того, какая им власть над жизнью человеческой дана. Ничто их так не заводило, как тоненький голосок, молящий о пощаде: «Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, не надо…» Эффект почище виагры — хоть двадцать таблеток сожри. Максимальное возбуждение.

А в случае с Хосе Куаутемоком вообще улет до самых Гималаев. Аж гипофиз пригарцовывал, стоило только представить себе дылду в луже крови. Если девчушки — виагра, то это, наверное, чистый кокаин без побочных эффектов. Приход на месяцы вперед. Как это у них отберут любимый наркотик — убийство? Нет уж, голодную свинку преступной зависимости пора кормить.

Бандитское правило номер один: не доверять другим бандитам. Текила вот не стал доверять словам Короткорукого. «Вычислите мне тех козлов, которых Короткорукий бросил на сивого. А как вычислите — обезвредьте» («обезвредить» — красивое слово, замена более прозаическому «сделать из него брокколи», то бишь голову размозжить, руки-ноги на кусочки порубить, позвоночник перебить, а рожу так разукрасить, чтобы на выкидыш утконоса было похоже). Дон Хулио будет присматривать за Хосе Куаутемоком, пока у боссов не выгорит с правительством, а потом оставит на волю судьбы. Он, конечно, за него болеет, но не всей душой.

Хосе Куаутемок знал, что сезон охоты открыт. Охоты на него. А живет он не в заповеднике и не на частной территории. Охотников может быть двое, а может быть двадцать. Не очень-то приятно, когда тебя выслеживают, как оленя. Ну да и охотнику достанется. Хосе Куаутемок готов взять с собой на тот свет любого.

Пока решалось, жить ему или помирать, он занялся своими делами: Мариной, письмом, книжками. Читал запоем. С нескольких слов решал, стоящая книжка или нет. Вычитанное у Борхеса выражение «гневный шрам» будто огрело его, на несколько дней вывело из строя. Он видел в коридорах порезанные лица и думал о Борхесе. Сколько гнева кроется в каждом таком шраме? Сколько гнева скопилось в стенах тюрьмы? Прямо электростанция гнева.

От строк Эдмона Дювиньяка, французского поэта и преступника (жившего в XIX веке и отсидевшего за убийство), у него тоже все внутри переворачивалось: «Жизнь, рассеянный пар, тверда, как камень в ледяной степи, и готова вновь стать рассеянным паром» или «орлы клюют глаза слепцов, пока не вернут им зрение». Для человека на воле такие фразы, может, бессмыслица, но зэк их с ходу ловит. «Медленной ложкой поедаю минуты, подобные крысам» или «мои синие глаза серы, кожа сера, волосы серы, только кровь по-прежнему красна».

Ничто не вечно. Новый директор тюрьмы может запретить литературную мастерскую или даже библиотеку. И сколько бы там ему ни пели: президент то, президент се, он ведь, собака, всегда найдется ответить: «У меня тут двенадцать тыщ зэков. Хотите — сами с ними разбирайтесь». И вот тебе пиньята, кот-обормот — книги запретят, писать запретят, мастерскую запретят.

Да и отношения с Мариной могут пошатнуться из-за любой ерунды. Какой-нибудь очередной мудак-чиновник запретит посещения. Мало ли предлогов можно выдумать: беспорядки, планирование побега, попытки бунта. Так и раньше делали. Полгода без посещений, пока проверяли слухи. За полгода вся любовь пойдет псу под хвост. С другой стороны, у Марины свои тамагочи: дети, муж и все прочее. Нет-нет да и почувствует себя виноватой и порвет с ним. Или муж про все узнает, пригрозит разводом. Или станет в очередь желающих убить его, сукиного сына.

«Орлы клюют глаза слепцов, пока не вернут им зрение». Ему вот вернули.

Я задавалась вопросом, связано ли отношение к сексу с социальным статусом человека. То, что я познала с Хосе Куаутемоком, выходило далеко да пределы моих представлений об интимной жизни. Клаудио и все мои предыдущие мужчины были одного со мной круга; большинство, как и я, учились в католических школах. Да, и с ними я не чуралась экспериментов, даже пробовала какие-то позы из «Камасутры». Но с Хосе Куаутемоком сексуальность обрела новое, неведомое мне измерение. Стала первобытной, свободной и невероятно мощной.