Спасти огонь

По мере того, как мы приближались к люксу, я начала видеть все вокруг как будто внутри туннеля. Блокировала то, что попадало в поле бокового зрения. Зато звуки становились все громче и громче. Меня поразила тишина коридоров в этом корпусе. Только наши шаги и где-то очень далеко едва различимая классическая музыка, кажется Дворжак. Неожиданный выбор для тюрьмы. Наконец пришли. Надзиратель постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. На кровати сидел Хосе Куаутемок и ждал меня. Он встал и коротко поцеловал меня в щеку. «Сейчас подадим ужин», — сказал надзиратель и ушел.

Комнату мягко освещали две прикроватные лампы. От постели исходил тонкий удовый аромат. Одеяло на гусином пуху. Кажется, я зря так сопротивлялась идее люкса. Хорошо, что я его сняла. В отличие от комнатки, в битые окна не задувал ветер, и ни один извращенец не мог подсматривать за нами, потому что никаких щелей не было. Но я все равно проверила, нет ли где инфракрасных камер. Никаких признаков не нашла, хотя на сто процентов быть уверенной, что они нигде не спрятаны, тоже нельзя.

Одетый в белое заключенный притолкал тележку с ужином. Точь-в-точь как в дорогих ресторанах, блюда были укрыты металлическими колпаками. Зэк-официант приподнял их поочередно и рассказал про каждое из яств: «Легкий сливочно-омаровый биск, морские черенки в трюфельном масле, осьминоги с паприкой, филе камбалы с ореховым соусом и на десерт галисийские блинчики с растопленным шоколадом и ванилью из Папантлы». Еще одна ипостась мексиканского сюрреализма. Шеф Лагунес вложил всю душу в наш ужин. «Есть ли у вас вопросы по блюдам?» — спросил зэк-официант. «Нет, нету», — быстро сказала я. Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел. «Сеньора, — сказал он учтивейшим тоном, — здесь оставлены два конверта для чаевых: кухне и обслуживающему персоналу. Капитан Кармона рекомендует по пятьсот песо в каждый конверт». Хосе Куаутемок повернулся ко мне в притворном изумлении. «Грабеж средь бела дня», — пошутил он. Чаевые в пятьсот песо — очередной виток предпринимательского таланта Кармоны. Я достала четыреста песо из кошелька и протянула официанту: «Это все, что у меня есть с собой». Он взял, аккуратно разложил по конвертам и напыщенно спросил: «Желаете, чтобы я забрал посуду попозже, или предпочитаете, чтобы вас не беспокоили?» Приторная услужливость начинала утомлять. Хосе Куаутемок ответил на тюремном: «Канай, и чтоб три дня я тебя не видел». Зэк-официант натянуто хихикнул и закрыл за собой дверь.

Все это напоминало урок в швейцарской школе гостиничного дела. Одна подруга моей сестры Каталины училась в такой в Лозанне и описывала в точности наш люкс. Безупречная чистота. Подушки тоже из гусиного пуха. Простыни из египетского хлопка. Ковры мягкие и только что вычищенные. Я сижу в мужской тюрьме в одном из самых опасных районов Мехико и сейчас буду есть ужин от шефа с претензией на мишленов-скую звезду, а подавал его официант, словно вышколенный в ресторане «Беллингхаусен». Абсурд на абсурде и абсурдом погоняет. Я не знала, во всех ли тюрьмах предлагают такие услуги, или это эксклюзивное новшество, внесенное Кармоной.

Ужин оказался выше всяких похвал. Шеф Лагунес был вполне достоин и трех мишленовских звезд. Невероятно, как ему удалось сотворить такие чудеса на тюремной кухне. Когда мы покончили с едой, я сказала Хосе Куаутемоку, что мне нужно ненадолго в ванную. Закрыла дверь, но щеколды не было, как и на двери в люкс. Уединение — первое, что утрачивается в тюрьме. Какие двери запираются, а какие нет, здесь решают за тебя. Мрамор, мыльца и шампуни от «Булгари». Джакузи, пушистые полотенца, банные халаты. Какой архитектор и какой дизайнер интерьеров здесь работали? Позже я узнала, что весь этот корпус ремонтировали согласно указаниям кровожадного — и, видимо, тонко чувствующего красоту — капо Луиса Капистрана. Он использовал корпус как отель для навещавших его родственников и друзей. Два года назад он умер, и люксы освободились.

Я почистила зубы и воспользовалась ополаскивателем для рта, который обнаружила рядом с мыльцами. Поменяла тампон, до отказа пропитанный кровью. Я немного протекла. Просто водопад какой-то. Дурацкие месячные. Хорошенько подмылась над биде (да, биде там тоже было), чтобы во влагалище не осталось сгустков. Вставила тампон и вышла.

Хосе Куаутемок стоял и ждал меня, голый. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а потом он протянул руку: «Иди ко мне». Я взяла его руку, он рванул меня к себе. Целуя меня, он начал расстегивать пуговицы на моей блузке. Я его остановила: «Сначала мне нужно тебе кое-что сказать. У меня очень сильные месячные, и сегодня ничего не получится». «Раздевайся», — приказал он. «Хорошо, но мы правда можем только целоваться и обниматься».

Я разделась до трусов. Покрылась гусиной кожей, отчасти от холода, отчасти от возбуждения. Он поцеловал меня в шею — слабое место. Я содрогнулась. Очень медленно он перешел к груди, к соскам. Я почувствовала, как они твердеют под его губами и языком. Запустила руки в его шевелюру. Как же я в него влюблена.