Спасти огонь

Никто не согласился на такие абсурдные требования. Слишком много усилий для одного бесплатного выступления. Прощай, спектакль. «Хлюпики! — бросила Мерседес остальным после собрания. — Кучка хлюпиков, вот вы кто».

Эсмеральду потянуло к Хосе Куаутемоку, как только они познакомились. Он был совсем не похож на Машину. Видно, что из образованных. Машина мужик хороший, внимательный, но простой, механик из тех, что у себя в боксе обклеивают стены календарями с аппетитными телочками. А этот светленький чиланго^[9] более изысканный, другая у него повадка. Не чета здешним.

Когда Хосе Куаутемок обнял ее сзади, она изобразила удивление: «Ты чего это?» Он не ответил. Стоял и молча сжимал ее в объятиях. Она присмотрелась к его рукам, совсем не таким, как у Машины. Пальцы длинные и сильные, а не коротенькие, как обрубки. Ногти чистые, и ладони не почерневшие от машинного масла. Потом от него несло — четыре дня не мылся же, — но это даже скорее заводило. У Машины пот по-другому пахнет, каким-то прогорклым салом, и двух часов не пройдет после душа — воняет.

Она высвободилась и встала руки в боки: «Я тебе кто? Шлюха, что ли?» Хосе Куаутемок задумался. Зачем ему лишние неприятности? И так уже их выше крыши. Но гормон сильнее нейрона. А уже в нем гормоны разыгрались не на шутку. Прямо как кони скачут. «Мне уйти?» — спросил он, осторожно забрасывая удочку. Она стояла посреди кухни. Пальцы ног так и плясали в шлепанцах. «Омлет почти готов», — сказала она. «Это что значит? Мне уйти или остаться?» Она посмотрела ему в глаза, как бабы умеют, как бы говоря: «да, но нет». «Оставайся, но с условием, что больше приставать не будешь». Он поднял руки и отступил на два шага: «Всё, смотри, отошел».

Эсмеральда дожарила фарш, время от времени поглядывая на Хосе Куаутемока через плечо. Он стоял, опершись на краешек стола, и чистил мандарин. Когда омлет был готов, она пошла за тарелками. Проходя мимо Хосе Кауатемока, пробормотала «простите», чтобы он отодвинулся, но он не отодвинулся. Ее ягодицы коснулись его ширинки. Эсмеральда открыла буфет, и Хосе Куаутемок прильнул к ней сзади. Она обернулась и с упреком сказала: «Ты же обещал». Он снова поднял руки: «А я что, я ничего. Просто хотел тебя понюхать». Он наклонился и уткнулся носом ей в шею. «Я серьезно, хватит уже. Ты Чучо как брат». Это точно. Машина — его кореш, родная душа, верный товарищ, но стол накрыт, и как уже теперь не сесть и не поесть? «Все, отстал», — сказал он и отстранился, но тут же коснулся носом ее плеча. Она попыталась высвободиться, он не дал. «Скажи уже, мне уйти или остаться?» Эсмеральда замерла, словно статуя, не сводя с него глаз. «Останься». Хосе Куаутемок придвинулся вплотную, взял ее лицо в руки и поцеловал. Она жадно поцеловала его в ответ. Едкий запах Хосе Куаутемока будоражил ее. «Почему раньше не приходил, дурак?» Хосе Куаутемок поднял ее за талию и, не переставая целовать, притянул к себе. Просунул правую руку в трусы и указательным пальцем нажал на кольцо ануса. Она крепко прижалась к его груди. Левой рукой спустил трусы до колен, продолжая водить пальцем по темному эдему. Эсмеральда застонала. Он расстегнул все пуговицы на ее платье. Пригодная дамочка, чего уж там, прямо пей не хочу. Он вылизал верхнюю часть груди, выступавшую из лифчика, а потом просунул язык далеко под ткань, до соска. Она запустила руку ему в волосы. Хосе Куаутемок подвел правую руку ей под бедра и одним движением усадил ее на стол. Эсмеральда ощутила ягодицами ламинатную поверхность и разгорячилась еще больше. Она обхватила его ногами и подтолкнула к самому бермудскому треугольнику. Он спустил штаны и резко вошел в нее. Она вскрикнула: «Ох, сласть!» — и вцепилась в него изо всех сил. Он насадил Эсмеральду на себя как можно глубже и пробудил в ней самую заповедную веру, судя по тому, как она воскликнула: «Божечки, как же хорошо, господи!» Ее таз завибрировал. Оргазм. Хосе Куаутемок не стал останавливаться. Два. Три. «Убьешь ведь, хватит, хватит», — взмолилась она и отпрянула. С края столешницы потек маленький водопад вагинальных соков. Четыре вдоха, четыре выдоха. Он снова вошел в нее. Четыре оргазма, пять, а на шестой раз — долгожданный, единственный, не всем достающийся одновременный. Минуты на три они застыли в обнимку, потом разделились. Она застегнула платье и кивнула на сковородку: «Омлет остынет».