Спасти президента

Совершив обряд расставания, я ненадолго задумался, где бы припрятать усопшего. Вынос тела из комнаты теперь был исключен: пока мы валандались, вокруг стало многолюдно. За стеной уже скрежетал ксерокс, свистел электрочайник, туда-сюда сновали пришедшие на работу активистки. Один раз в мою дверь уже бдительно царапнулась товарищ Царькова — якобы подписать у меня срочную платежку, а на самом деле проверить, с кем это я. Ревнивая лахудра, естественно, не знала про мертвого партийного вождя. Она подозревала, что я с ночи заперся с живыми беспартийными шлюхами.

Так куда же нам затарить генсека? Шифоньер отпадал — доверху набит плакатами. Под диванчиком в углу? Туда он точно не влезет, ножки коротки. В сортире? Натыкаться на него всякий раз, когда тебе приспичит? Благодарю покорно. Не настолько я хладнокровен... А кстати! Вот это уже неплохая идея.

На глазок я вновь оценил габариты вождя. Если хорошо утрамбовать, здесь-то он поместится. И с точки зрения диалектики все будет правильно: надстройка и базис. Вверху тома классиков марксизма, внизу замороженный актив нашей партии. Ее золотой фонд — кадры.

— Кладите его сюда. — Я подошел к книжному шкафу и распахнул дверцу потайной секции-холодильника.

Без всякой натуги бодигарды сноровисто запихнули тело генсека в морозильную камеру и утрамбовали его за пять минут.

— Влез! — доложил Иванов. — Весь поместился.

Это была хорошая профессиональная работа. Напрасно они, ей-Богу, подались в телохранители. В морге они смотрелись бы гораздо лучше. Правда, неживое тело и хранить легче — достаточно минусовой температуры.

— Все, валите отсюда! — скомандовал я этим лоботрясам. — Ни с кем не болтайте, быстро прыгайте в свой «джип», и по газам. До понедельника отсидитесь на даче в Волынском, а я пока постараюсь разгрести ваше дерьмо... И запомните самое главное: любому, кто посмеет трепаться, я не обещаю спокойной и безбедной старости. Скорее всего, болтун не доживет до нее. Понятно? Тогда сгиньте... Ну, чего ждете?

Охранники замялись. Кажется, эту похоронную команду кое-что смущало. После томительной паузы Иванов все-таки осмелился.

— Товарищ Сыроежкин, — робко проговорил он. — Мы вот... Мы только хотели спросить... А кто у нас теперь будет... кандидатом в президенты?

Подобное любопытство я предвидел.

— Странный вопрос, — ледяным тоном сказал я. — И еще страннее слышать его от товарищей по партии... ЦК давно утвердил единую кандидатуру. — Я указал пальцем на дверь шкафа-холодильника. — Вы хотите оспорить линию ЦК? Может, вы ошиблись партией?

— Мы не спорим! — торопливо закивал Иванов. — Не спорим! Но ведь Товарищ Зубатов... он это... он ведь немножко... — Охранник вдруг заделикатничал, не решаясь назвать труп трупом.

Партийных дуболомов я всегда мог сломить их же оружием. Недаром же перед тем, как сделать ставку на Зубатика, я прочитал полтонны всякой литературы... Оставив ледяной тон, я заговорил вкрадчиво.

— Во-первых и во-вторых, — начал я, — вы обязаны помнить про коллективность партруководства и роль личности в истории. Сила партии — в связи с народом, ибо историю творит не Иванов, Петров или Сидоров, но, прежде всего, народ. Масса. Следовательно, генеральный секретарь — только флаг, символ генеральной линии партии. Если угодно, ее товарный знак. Но будете ли вы менять товарный знак фирмы, когда ее дела на подъеме? Тысячу раз нет.

По привычке меня ненароком занесло в коммерцию, но дуболомы этого не заметили. Они хлопали ушами, впитывая политграмоту.

— В-третьих, — продолжил я, — в нашем уставе смерть нигде не названа среди причин, мешающих генсеку исполнять свои обязанности. Болезнь — да, аморалка — да, ревизионизм — трижды да, но про смерть ничего не сказано. И наконец...

По лицам бодигардов я понял, что они почти прониклись моей логикой. Требовалось забить последний гвоздь.

— И, наконец, — произнес я. — Вспомните: кто до сих пор остается вождем всего мирового пролетариата? Вот именно! А ведь живым он перестал быть много десятилетий назад. Но мировой пролетариат, в отличие от вас, не задает идиотских вопросов... Чем же вам не угодили имя и тело Товарища Зубатова? Вы все еще против?

— Нет-нет, мы за! Мы поняли! — с чувством ответил Иванов.

Остальная троица поддержала его дружным мычанием. Вот что такое несокрушимая логика, порадовался я. И почему я сам не пошел в генсеки? Скромность заела.

— Если поняли, то проваливайте, — велел я. — И помните, что я вам сказал. Ни звука.

Четверка гуськом направилась к выходу.

— Погодите! — внезапно спохватился я. За разговором с дуболомами я забыл кое-что важное. — А ну-ка вытаскивайте его назад! На минуту.

Бодигарды вернулись с полпути и безропотно исполнили приказ. Товарищ Зубатов в морозильной камере уже покрылся инеем, но еще не успел толком слежаться. Извлечь его пока не составляло труда.

— Теперь можете положить на место, — распорядился я, складируя на столе добытые трофеи: три банки пива «Монарх». Как здорово, что я вспомнил о них. Холодильник здесь мощный. Через час-другой пробиться к пиву удалось бы только ломом...