Спасти «Скифа»

Держа оружие наизготовку, Чубаров медленно прошел вперед, ожидая, что Копыто, если это он, первым подаст голос. Ему не хотелось заходить далеко, пока за спиной оставалось открытое пространство и путь к возможному отступлению. Но по-прежнему не было ни звука, и Чубаров остановился: все это переставало ему нравиться.

– Соловей! – услыхал он наконец негромкий шепот и выдохнул в ответ:

– Ну? Копыто?

– Я!

Теперь впереди послышалось движение, с каждым шагом все более уверенное, и на небольшую, освещенную лунным светом площадку выступила человеческая фигура.

– Ствол убери! – шепот стал теперь громче, хотя полным голосом Копыто говорить, видимо, не решался.

– Один?

– За кого меня держишь, корешок!

– Каждый за себе, сам ведь знаешь, – Чубаров тоже говорил негромко. – А, хрен с тобой: если кого привел, тебя-то я достану.

– Меняет людей война, скажи, Соловей? Ты к мокрым делам раньше не подходил…

– Меняет, меняет. Точно один?

– Да и пуганый стал, – теперь Копыто уже не шептался. – Что-то руки у тебя пустые. Кроме ствола, конечно. Может, правда опустишь?

– Чего ж, – Чубаров демонстративно сунул «вальтер» в карман, выставил руки перед собой ладонями вперед.

– Все равно пустые. Товар где? Рыжье, цацки, про которые ты мне базарил…

– Тут, рядом.

– Покажь.

– И то не все – только твоя доля.

– Покажь, говорю, – в голосе Копыта появились угрожающие нотки. – Свою долю я сам назначу, Соловей. Ты тут не торгуешься.

Где-то рядом послышался тихий звук – словно кто-то сдавленно крикнул.

Копыто дернулся, резко обернулся на звук.

«Сейчас», – подумал Максим.

В одном длинном прыжке он налетел на полицая, сбил его с ног, с силой прижал голову к земле, втискивая ее в острый край крупного куска щебенки, рывком перевернул на спину, коротко замахнувшись, двинул рукояткой пистолета, который успел выхватить в движении, прямо в середину лица, пуская кровь из носа-картофелины. Не сдержался – двинул снова. Тут же рядом появился, тяжело дыша, Сотник, тоже с пистолетом в руке.

– Что? – не глядя на него, спросил Чубаров.

– Там еще один был.

– Понятно, – замахнувшись, Максим ударил полицая третий раз. – Ты что же, сука? Что же ты, сука, делаешь?

– Вас тоже двое! – прохрипел Копыто.

– Скажи еще, что ты это знал! – четвертый удар.

– Хватит, – коротко приказал Сотник, присел на корточки возле Копытова, сгреб в пятерню его немытые волосы, резко дернул: – Бумажку принес, сволочь?

– Слово сказано было…

– Где?

– В кармане. Я отдать хотел…

– Зачем еще одного с собой привел?

– Я Соловья знаю… Не отдал бы он все просто так…

– Ага. Тебе, значит, все нужно? Я тебе все сейчас выдам, а Соловей добавит сверху горкой, как?

Не отвечал Копыто, молчал и дышал тяжело. Чубаров слез с него, не сдержался – пнул ногой, стараясь ударить больнее. Сотник споро обшарил карманы пиджака полицая, нащупал в одном что-то шелестящее, вытащил сложенный вдвое бумажный прямоугольник, развернул. Все верно: типографская печать, немецкие буквы, диагональная полоса, даже печать с орлом.

– Настоящий? – спросил на всякий случай, хотя и так понимал – здесь Копыто не обманул.

– Не боись… Ты сам кто?

– А вот этого тебе, падаль, знать не обязательно. Пришел бы один – получил бы долю. Раз ты совсем уже сука, выбирай, что лучше: сейчас мы тебе тут хлопнем, или фрицы, хозяева твои – потом. Как?

Копыто заелозил на битом камне.

– За что хлопнуть-то? Соловей, скажи ему!

– Чего ему сказать, Копыто? – Чубаров снова ударил лежащего носком сапога в бок. – Про то, что ты – жиган еще тот, я много понаслушался. Замочили б меня тут, как фраера, и крыто. Тот, кто по замашкам жиган, того война не исправит – только могила.

– Слышь, Соловей – хотели б мы тебя на хапок взять, хрена бы мне рисковать, пропуск из комендатуры тырить?

– Ты, я так думаю, этих бумажек с оказией много натырил. Риск минимальный, Копыто. А что принес – так потому, что я тоже не хрен с бугра, в авторитете ходил, и мне надо было чего-то предъявить на обмен. Ты же, Копыто, эту бумажку, сучье вымя, еще много раз бы кому-то притасовал. Так что не будет у тебя, падаль, геройской смерти.

Он обличал бы еще, но Сотник жестом велел Чубарову замолчать. Поднялся, выступил вперед, поставил ногу на грудь лежащему полицаю, сильно придавил, перенес на согнутую ногу вес своего тела.

– Слушай теперь меня, паскуда. Дружок твой, там, за стеной, живой, только прибитый маленько. Оставить вас обоих тут навечно – плевое дело, не заплачет никто. Если оставим вас жить – это хоть как ненадолго. Попробуете нас, псы, хозяевам своим немецким заложить – обязательно выплывет, чем вы тут у них под носом занимались. Пускай нас даже живыми возьмут по вашей наводке – первым делом про ваши фокусы показания дадим. Так что выбирайте: мертвыми вам трупами быть или живыми.

– Жить!

Копыто и секунды не подумал, выкрикнул сразу, даже закашлялся, выдохнул из себя желание пожить еще хотя бы немного, словно Сотник это желание выдавил из него, нажав ногой на грудную клетку.

– Ну, живи, – Михаил убрал ногу. – Если сможешь. Колечко, что получил давеча, поглубже запрячь, все не бесплатно потрудился.