Спасти СССР. Адаптация

– Ты чего нахмуренный какой-то стал? – спросила Тома и заглянула мне снизу в глаза.

Я вдруг понял, что это произошло впервые, – снизу, и чуть повеселел, разглядывая ее. Нечасто, ох нечасто мне удается вот так вот, не скрываясь, в упор, при ярком свете, скользить взглядом по милому лицу.

– Не надо печалиться… – предложили «Самоцветы», и я согласился с ними.

Ну ошиблась, ляпнула… А все почему? Потому что нет в ней сучьей жилки. И это замечательно. Так бы и законсервировать.

– Боишься, что парни засмеют? – уточнила Тома, порозовев.

«Ага, чует кошка, чье сало съела», – умилился я ее смущению, а потом озабоченно признался:

– Нет, что девчонки на лоскутки раздерут.

– О! – Глаза ее округлились, и она дернулась, испуганно оглядываясь на Кузю. – Об этом я как-то не подумала.

– Вот-вот, – кивнул я. – Подумай.

– Мир не прост, совсем не прост… – практически без перерыва пошла новая песня, но я нажал кнопку «Стоп». Все. Действительно – стоп.

Попрощались с хозяйками на пороге.

– Все будет хорошо, – шепнула мне в ухо Яська.

– С днем рождения, подружка, – чмокнул я ее в завиток у уха.

Мы вывалились на улицу гурьбой, но быстро разбились на сцепки. Я привычно взял Тому под руку, другим моим плечом тут же мягко завладела Кузя. Пашка незамедлительно спарился с Иркой, а закрутившегося в недоумении Сему ловко прихватила Томина мама. Так и пошли.

– Наташа, ты только не говори в классе никому про то, что Андрей шьет, хорошо? – попросила, заглянув через меня Кузе в глаза, Тома.

– Конечно-конечно, – широко улыбнулась та и охотно пообещала: – Я никому ничего не скажу… Пока не переговорю с Андрюшей. – И поплотнее прижалась к моему плечу.

– Спасибо, – чистосердечно поблагодарила Тома и с облегчением выдохнула.

Кузя негромко фыркнула и снисходительно посмотрела на нее.

– Мы ведь поговорим, Андрюш… потом? – негромко уточнила она.

– Ты губку-то нижнюю закатай, – посоветовал я. – В том платье материалов на четвертак.

Наташа посмурнела, но через несколько шагов ей в голову пришла какая-то мысль. Она аж взметнулась:

– Да откуда это у те… – и клацнула, не договорив, зубами.

В глазах у нее зажглось напугавшее меня понимание.

– Ах-х… – выдохнула Кузя и блеснула белозубой улыбкой. – Как… как это интересно… Мы обязательно, обязательно поговорим, – промурлыкала она мечтательно. – Потом.

Воскресенье 11 декабря 1977 года, день

Около границы Ленинградской и Новгородской областей

«Ровно месяц назад», – в сотый, наверное, за сегодня раз удрученно подумал я, скользя взглядом по проплывающей мимо заснеженной равнине. Окно вагона густо заиндевело изнутри, и пришлось долго дышать в одну точку, чтобы увидеть, как жмутся к стволам деревьев зализанные ветром сугробы, а черные от времени деревянные домишки на редких станциях с трудом удерживают крышами толстые пласты снега.

Поезд вырвался на высокую насыпь, и кроны деревьев поплыли далеко внизу. Загрохотало, и потянулся длинный мост через Волхов.

Я поелозил отсиженным за эти часы задом по жесткой скамье и успокоил себя: «Уже скоро», а потом мысль опять свалилась в штопор: «Ровно месяц… дурак…»

Да, вот уже месяц прошел, день в день, с того момента как идущая навстречу молодая женщина непринужденно довернула сумочку, ловя меня в фокус закамуфлированного фотоаппарата.

Теперь я живу странной жизнью. Да и живу ли? Словно скачу, обезумев, с камня на камень по самому краю пропасти, ожидая на каждом прыжке предательства от опоры под ногой. Раз, и уже лечу, выдыхая крик… Да разве это жизнь?!

Паника первых дней, когда я постоянно протирал потные ладошки о штаны, сменилась нудным, болезненным, словно глухая зубная боль, ожиданием. Хаос в мыслях прошел, сменившись чередой однотипных вопросов.

С замиранием духа думаю: «Придут, не придут?» – и сердце начинает стучать в адамово яблоко.

«А если придут, то когда?» И вслед за этим глупые мысли (как будто это имеет какое-то значение): «А как придут? Домой? В школу? Выскочат на улице из машины? Утром? Вечером? Ночью?!»

Раз за разом переживать ответы на такие вопросы – словно со сладостным мазохизмом ковыряться в чуть поджившей ране. Теперь я это знаю.

Непонятно было одно: что именно удалось заснять оперативникам. Я хватался за эту мысль, как за спасительную соломинку, то пытаясь проложить себе тропку к желанному будущему, то безвольно опуская руки.

Если сняли достаточно для уверенной идентификации, тогда меня уже ведут. Собирают информацию о привычках, тестируют на психопрофиль, подбирают неопровержимые улики, и скоро мне поступит предложение, от которого невозможно отказаться.

Прильнув одним глазом к узкой щели между шторами, я пытался усмотреть в окнах напротив блик оптики и наблюдателей. Порой даже находил и проваливался в черное отчаяние, но потом солнце смещалось, и тени ложились чуть иначе. Однако осадок оставался, и поэтому вечерами я все равно чувствовал себя на виду, как рыба в аквариуме, и ежился под колючими взглядами, что просачивались сквозь темный провал за окном.