Спасти СССР. Манифестация

Однако на этом я не остановился, и следующие двадцать минут водил Ваню по проходным подвалам и чердакам. Один раз мы даже спустились с крыши на крышу по пожарной лестнице. Так, постепенно, мы добрались к заранее намеченной цели — тихому чердаку на задах Пяти Углов.

— Уф… — выдохнул я, останавливаясь, — все, харе. Оторвались.

Ваня молча уронил саквояж и согнулся, опершись руками в колени. Бока у него запалено ходили, словно у лошади после затянувшегося галопа.

— Ты заметил, как из "Москвича" нам знак на последней улице подавали? — спросил я, переводя дух.

Ваня молча помотал головой, потом тягуче сплюнул, распрямился и просипел:

— Нет. Я вообще никаких "Москвичей" не видел.

— Экий ты невнимательный, просто ужас, — укорил я его, — нас ведут на случай чего. Знак подали, что все нормально. "Хвост" за тобой был, но мы оторвались.

Он обескуражено моргал.

— Все в порядке, — утешил я его, похлопав по плечу, — нас спецы ведут. Ты и не должен был заметить. За тобой, кстати, до самого отхода автобуса будут следить. А может, и дальше…

Я огляделся, решая. Мою куртку слева оттягивала взятая на всякий случай финка. Браться за нее не хотелось.

— Ну, вот и все, — повернулся я к Гагарину, — отсюда выйдешь прямо к троллейбусной остановке. Доедешь до Техноложки, пересядешь до Обводного, ну, а там дальше понятно, да?

— Угу… — кивнул он и спросил, нетерпеливо переминаясь, — ты деньги принес?

— Принес, принес, — успокоил я его, — все как договорились.

Я достал из кармана конверт и явил Гагарину фиолетовую пачку в нем. Он охотно принял и, ощутимо повеселев, посмотрел на меня вопросительно, мол, что еще?

— Так, — я строго сдвинул брови, — письма написал-отправил?

— Да, — кивнул он, — утром кинул.

— Документы взял?

— Да.

— Открывай саквояж.

— Да зачем? — запротестовал было он, но я был неумолим.

— Так… Рыльно-мыльные взял, смена… А это что? — сварливо спросил я, тыкая пальцем в газетный сверток.

— Да там это… — глазки у Гагарина забегали. — Духи французские! Я их в Тбилиси по-быстрому скину и все. Не парься, я умею.

— Вот как… — я с грустью покивал головой.

Похоже, что некоторых только могила исправит…

— Давай сюда, — сказал я внезапно охрипшим голосом, — через год отдам.

Он вцепился в сверток рукой, глаза его зло сузились.

Мне захотелось воскликнуть: — "Да неужели?!", но тут плечи его поникли.

— О контролерах вспомнил? — покивал я понимающе и вытянул сверток из его ослабевшей хватки, — это правильно. Ты этот год никогда не будешь знать, следят за тобой или нет. Но, если они вдруг увидят нарушение нашего договора… Ну, я тебе рассказывал.

Он промолчал, угрюмо глядя вбок. Я вздохнул — вот так и не делай людям зла. Знал бы он, как тонка сейчас нить его жизни, и как сильно и ненужно я ради него рискую. Увы, непрофессионал я, непрофессионал…

— Шагай туда, — махнул рукой в сторону просвета в конце прохода, — это дверь в нужный подъезд. Выйдешь, как я тебе сказал, на Загородный. Следуй строго по маршруту. И не огорчай никого, Ваня, не надо.

Он ушел, громко хлопнув дверью, и полумрак сгустился. Я огляделся. Чердак был практически пуст и лишь чуть дальше, у сваленных в кучу обрезков труб, поблескивали осколки бутылочного стекла. Где-то над головой изредка что-то поскрипывало, словно ветер нехотя теребил повисшую на ржавом гвозде ставню. Один раз издалека долетело звонкое девчачье "штандер Юля!", но, сколько я потом не вслушивался, продолжения не последовало. В воздухе витал легкий запах пыли и хозяйственного мыла.

Я стоял посреди этой грустной тарковщины и, опустив голову на грудь, подводил черту под этапом, в котором позволял себе быть безалаберным. Зря, наверное, но это было так приятно…

— Это все пьяный воздух советской беззаботности и детства… Все, буду взрослеть… — отчего-то бормотать это обещание в тишину чердака было еще можно, а вот думать об этом про себя — невыносимо тоскливо и, даже, жутко, словно я хоронил себя живьем.

— Эх! — я от души саданул ребром ладони по ближайшему деревянному столбу, и от боли мне немного полегчало.

"Ладно…" — решил я, собирая себя в кучу, — "надо радоваться тому, что есть. Не всем так повезло. Далеко не всем. Да, собственно — никому".

Я двинулся на выход. У двери обернулся и с какой-то мстительной обидой посмотрел на чердак, где только что похоронил свое повторное детство, словно хотел напугать чем-то эти вековые балки и стропила. Втуне, они остались безучастны, словно египетские сфинксы.

"Да и то, право", — подумал я, внезапно успокаиваясь, — "такой малостью этот район не удивить".

Эта мысль неожиданно вернула мне хладнокровие. Я словно нашарил ногами утерянную было опору. Верно, все познается в сравнении.

"У меня — все хорошо", — улыбнулся с сарказмом, — "даже отлично. Осталась малость — мир спасти. Он ведь того стоит, верно"?

Глава 8

Четверг 16 марта, 1978, раннее утро

Рим, виа Грандоле