Спасти СССР. Манифестация

Обидно — к нашему приезду в Ташкенте резко похолодало. Еще три дня назад, по рассказам местных, днем было за тридцать, а сейчас не больше семнадцати, и порывы ветра носят по улицам мелкую водяную пыль. Выходить из теплого салона автобуса совсем не хотелось, особенно после вкусного и сытного завтрака. Так бы ехал бы и ехал в этом уютном порыкивающем нутре.

Я сидел у окна и с интересом разглядывал этот восточный, но отчетливо советский город. Широкие зеленые проспекты, страдающие гигантоманией плакаты, в створах переулочков — покосившиеся одноэтажные строения. И стройки, стройки, стройки…

А на улицах, приметами места и времени, женщины в ярких цветастых платьях, с неизменными платками на головах, и, изредка, седобородые аксакалы в тюбетейках и стеганых халатах. В Ленинграде такого не увидишь, это точно.

— Какой странный цвет у реки, Анвар, — повернулся я к своему соседу, — как кофе с молоком.

— Весна… — почти черные, точь-в-точь как у Мелкой, глаза коротко стрельнули за окно, — когда снег тает, в арыках всегда так. Летом вода чистая будет, зеленоватая. Но жарко. А сейчас хорошо — все цветет. И в горах травы еще почти нет, змей издали видно.

В речи этого жителя далекого аула, лишь полгода назад попавшего в республиканскую школу-интернат для юных математиков, почти не чувствовался акцент, но говорить он предпочитал короткими рублеными фразами, иногда задумываясь над нужным словом.

— Змеи?! — в непритворном ужасе воскликнула сидящая через проход от нас москвичка, — здесь есть змеи?

Мы торопливым хором уверили ее в полнейшей безопасности Ташкента. Она недоверчиво посмотрела на нас широко распахнутыми глазами и затеребила своего соседа. Тот с трудом оторвался от книги и с легким раздражением обернулся на шум под боком.

Мой взгляд прикипел к обложке: "Интегралы по траекториям" Фейнмана. Неожиданно. Физик на математической олимпиаде? Да еще сразу способный понимать классические работы по квантовой теории поля? Книга-то уже на две трети им прочитана.

Я оценивающе посмотрел на высокого, крепко сколоченного блондина. Такой может оказаться неожиданно серьезным соперником.

Нас довезли до цели — здания Президиума Академии Наук и высадили. Я воспользовался моментом для разведки:

— Привет, — догнал блондина и пристроился справа, — интересная книга у тебя. Функциональный интеграл грызешь?

В голубых глазах блеснул огонек энтузиазма, и он с надеждой воззрился на меня:

— А ты тоже изучал?

— Немного, — кивнул я, — все же это не столько математика, сколько физика. Красиво, но недостаточно строго. Есть большие вопросы к сходимости допредельных форм интеграла.

— Зато физически обоснованно! — взметнулся он на защиту, — полностью соответствует стандартной квантовой теории. К тому же это интуитивно понятное орудие, с помощью которого уже сейчас можно открывать новые математические факты. Именно открывать, а не доказывать, и именно математические!

— Частично согласен, — ответил я, — это может стать новым способом думать о математике. Бурбакисты такое сделали, введя в обиход канторову теорию бесконечности. Но только когда будет подведен базис. Пока же вся конструкция выглядит оторванной от фундамента остальной математики. Знаешь, вот словно висящая в воздухе Эйфелева башня.

— В физике, — отмахнулся он, — порой достаточно интуиции. Математика — лишь аппарат. Эйнштейн не только не мог разработать математический язык под свои прозрения, но даже не знал, что такая математика уже существует.

— Да, если бы не Гильберт… — согласился я.

Мы обменялись понимающими взглядами.

— Ты откуда такой взялся? — поинтересовался он, ухмыльнувшись.

— Из Ленинграда.

— Сорок пятая или двести тридцать девятая?

— Двести семьдесят вторая.

Блондин недоуменно поморщился, словно пытаясь вспомнить недоступное.

— Не напрягайся, — рассмеялся я, — это языковая.

— Ого… — он удивленно поморгал и добавил: — А почему не пошел в спецшколу?

— Ну… — протянул я, обдумывая, что бы соврать, — а и не предлагали. Я только в этом году вылез. Кстати, Андрей Соколов.

Я протянул руку.

— Вадим Книжник, Москва, — он крепко пожал мою ладонь, — давай рядом сядем.

В актовом зале по въевшейся комсомольской привычке мы устроились подальше от президиума. Слева от Вадима в кресло плюхнулся вихрастый брюнет со взором горящим.

— Привет, Вадим, — сказал он, — ну что, опять поборемся? У тебя последняя попытка.

— Всегда готов, Вить. Андрей, знакомься, — повернулся он ко мне, — это — Витя Гальперин, он в том году первый диплом у меня увел. Витя, это Андрей, из Ленинграда. Учти, он, хоть и из обычной школы, но, похоже, нормально волочет.

— Из обычной… — протянул, прищурившись, Гальперин, — это может быть даже опасней, чем из математической — раз досюда дошел. От спецшкол хоть знаешь, что ждать.

— А… — махнул я рукой, — все равно основной соперник на таких соревнованиях — это ты сам.

— Это верно, — согласился Гальперин.

— Я, кстати, из девятого класса, — заметил я, — но хочу к вам прибиться, на ваш тур.

— Зачем? — хором удивились ребята.

Я пожал плечами:

— Так интереснее будет. В положении об Олимпиаде запрета нет.