Спастись ещё возможно

— Отцу Иларию, — рассказывал Андрей, — кто-то из духовных чад поведал про это место, так он сразу, в одночасье, решил здесь поселиться. Знать, воля Божия такая. Келью строили вдвоем со старцем. Разбили рядом маленький огород, с которого стараемся жить. Конечно, кое-то из продуктов покупать приходится. Ближайшее жилье в двадцати километрах. Туда раз в две недели я и хожу. Зимой своими запасами перебиваемся. Целый год прожили здесь тайком, так что никто из местных не знал. Потом прознали, стали приходить — сначала из любопытства, а после за советом духовным. Теперь вот два-три раза в месяц приходят паломники, в основном, женщины. Молва быстро разнеслась, так что приезжают уж и издалека. Батюшка теперь подумывает, чтобы куда-то дальше уйти. Только, куда тут уйдешь? Не тайга, чай. А так, у нас благодать! Служим службы Божии, литургии. У батюшки антиминс есть, ему Владыка покойный его благословил. Так что у нас своя домашняя церковь. Это великое счастье!”

* * *

Жара в последние дни немного выдохлась. Обмяли бока ей прохладные северо-западные атлантические ветра. Иногда моросили дожди, и дышать стало легче. Но скитская жизнь протекала вне зависимости от погоды — у нее свой, неподвластный внешним условиям, регулятор — Устав, диктующий неуклонную протяжную равномерность. Сергей по-прежнему не понимал тихого “скитского счастья”. Он, как только оправился, сразу засобирался идти. Но то, что шевелилось и беспокоило изнутри, все же заставило остаться…

— Духовные беседы вести не так и просто, — рассказывал отец Иларий, сидя у стола за плетением четок (четки плели они вместе с Андреем для одного из псковских монастырей), — люди чересчур прилепились к земле. “Выпить и закусить” — это намного важнее душеспасительных истин. Люди ищут приземленных, часто низменных восторгов и удовольствий, не подозревая, что могут существовать иные радости и иные восторги. Это происходит от огрубения души, в силу этого неспособной уже воспринимать вещи духовные и судить о небесном. Не ведают люди, чего себя лишают и от чего отказываются. Кто познал сладость Духа Святого, тот знает, что она ни с чем не сравнима, тот не может плениться уже ничем на земле; тот скучает и плачет только о Боге и жалеет людей, которые не познали Господа. Многим ли ведомо, что человек в молитве может получить больше радостных впечатлений и утешений, чем, нежели объедет даже весь мир и переговорит с каждым из живущих на свете людей? Сладостен мир молитвы, мир радости и любви о Господе. Поэтому и хочется молиться за мир, чтобы все познали эту радость, чтобы не отлучали себя от Господа, не губили своей драгоценной бессмертной души.

— Почему Бог так суров, — спросил Сергей, — почему бы Ему не простить всех? Для чего ад, вечные муки?

— Это не Господь суров, — терпеливо объяснял отец Иларий, — это грешники безжалостны к себе. Теперь, действительно, многие гуманисты из людей выражают сомнение в возможности вечных мук для грешников. Дескать, это несовместимо с бесконечным милосердием Божиим. Да, поистине бесконечно милосердие Божие, и по милости Своей Он предоставил человеку полную свободу выбора. Можно выбрать спасение, можно от него отказаться. Внешний человек, как правило, использует свою свободу во зло. Он добровольно отказывается от благой жизни. Но от вечности он отказаться не может — это не в его власти, ибо Господь каждую душу сотворил бессмертной. Поэтому он приобретает для себя вечность осуждения и муки. Он сам соделывает в глубине себя источник вечных мук. Царство Божие внутри вас есть, — говорит Евангелие. Значит и царство диавола тоже! Злоба, гнев, раздражительность, блуд — эти духовные гадины вползут вслед за человеком и в вечность. Как такой неочищенной душе находиться в сообществе со святыми? Никак! Такой грешник сам не сможет войти в рай и находиться там. Место для грязного в грязи, в аду. Нераскаянный грешник сам себя наказывает и обрекает на муки…

* * *

Прошло десять дней пребывания Сергея здесь, в глухом, затерянном в псковских лесах скиту. Где-то бушевал, вспенивался шампанским неугомонный мир, и Сергею казалось, что он слышит его призывные голоса. Он слышал, но не уходил, колебался, не зная, что предпринять дальше. О себе он пока ничего не открыл, хотя и подозревал, что отец Иларий неведомым образом что-то знает. Знает и безмолвно поддерживает: крепись, мол, все будет хорошо. “Надо, — думал он, — надо все рассказать, спросить совета”, — но не решался. Однако жизнь все расставила по местам…

Утром пошел он за водой на ключ и когда возвращался, услышал незнакомые голоса. Осторожно, не показывая себя, выглянул и увидел двух чужаков. Он узнал их сразу, хотя теперь это было и мудрено: Ваха с Ахметом. Они… но только другие совсем: неимоверно оборванные, заросшие щетиной. Не грозные, безжалостные горцы, а побитые жизнью бомжи, просидевшие с месяц в грязном подвале. Оружия при них не было видно, а Ахмет, похоже, окончательно рехнулся. По крайней мере, выглядело это так, поскольку Ваха, как ишака, вел его за привязанный к руке ремень…