Была поздняя ночь, и дороги уже опустели. У меня ушло не более пятнадцати минут, чтобы доехать до восточного побережья Залива. Когда я ехала по пересекающему его ярко освещенному мосту Бэй-бридж, ветер дул так свирепо, что я чувствовала, как его порывы тащат и толкают мой мотоцикл из стороны в сторону. Отель, где остановились Брэндон и Джесс, находился в Эмеривилле, ничем не примечательном городке, расположенном между Беркли и Оклендом, – один из тех вездесущих сетевых отелей, которые можно найти неподалеку от любой скоростной автострады в стране. Ничего общего с той пятизвездочной гостиницей, которую я покинула некоторое время назад. Ни роскошного, отделанного мрамором вестибюля, ни бармена, наливающего постояльцам коктейли. Молодой ночной администратор в мятой голубой рубашке спал за стеклом окошка стойки регистрации обслуживания гостей, положив голову на книгу в бумажной обложке. Она лежала корешком к нему, так что прочитать ее название я не смогла. Рядом с грязным столом, на котором стояла пустая кофеварка, находилась стойка со множеством разноцветных брошюр, предлагающих скидки на посещение местных тематических парков и домов с привидениями. Найдя лифт, я под звук его скрипа поднялась на второй этаж вполовину медленнее, чем если бы воспользовалась лестницей. Джесс сидела в кресле, стоящем у кровати, на которой лежал мой брат.
– Как он?
Джесс кивком указала на кровать. Брэндон лежал на ней почти голый, из одежды на нем были только трусы. Он был покрыт потом и находился в полном сознании. В голосе Джесс прозвучала усталость.
– Раньше я никогда не видела ломки и все время думала, не стоит ли позвонить в службу 911. Мерила ему температуру каждый час – она у него высокая, но подниматься дальше уже перестала. Слава богу, что Линда врач. Сегодня она заходила дважды, мерила ему давление и проверяла сердечный ритм.
– Теперь им займусь я. Мне не следовало оставлять тебя с ним так надолго.
– Ты уверена? – В ее голосе прозвучало нескрываемое облегчение.
– Конечно. Этой ночью с ним посижу я.
– Хорошо. – Она взяла куртку и сумку и собралась было уйти, но остановилась: – Тебе удалось что-нибудь выяснить? Первое ноября – до него осталось два дня, Никки.
Она посмотрела на настольные часы, которые показывали, что время уже далеко за полночь.
– Строго говоря, даже один день.
Я попыталась не выдать раздражения, которое вызвало у меня это напоминание.
– Да знаю я, знаю!
– Разве тебе не лучше пойти в полицию? Если что-то произойдет, а ты заранее не предупредишь людей, хотя и могла бы…
Она замолчала. Ей не было нужды заканчивать эту фразу. Мы обе знали, что это будет означать для меня. Как в моральном плане, так, вполне возможно, и в юридическом.
– У меня все под контролем, так что не беспокойся.
Эти слова сильно смахивали на ложь, которую я не любила. Мне было понятно, что сейчас я не должна находиться в номере этого отеля, а выйдя из гостиницы, где остановился Сайлас Джонсон, мне следовало бы немедленно отправиться в офис ФБР. Я говорила себе, что не стала обращаться к ним потому, что добытые мною доказательства были получены таким образом, что их нельзя будет использовать в суде. Вне зависимости от того, действительно ли у нас были общие цели, мне не очень-то хотелось признаваться Джейду и Руби, что я подмешала снотворное адвокату, чтобы увидеть конфиденциальные документы, касающиеся его клиента. И мне совсем не улыбалось оказаться среди сопутствующих потерь, которые могут возникнуть в ходе их операции по нейтрализации «Care4». Кроме того, правоохранительные службы связаны всякими правилами: получение ордеров на обыски, вручение повесток с вызовом в суд или с требованием о предоставлении суду тех или иных документов – на всю эту юридическую тягомотину ушло бы время, которого у нас уже не было. Если «Care4» прикроют второго ноября, это уже ничем не поможет людям, которые погибнут первого числа этого месяца. Но за всеми этими логическими аргументами скрывалось и еще кое-что – то, в чем мне не очень-то хотелось признаваться даже себе самой. Нечто более темное, нечто таившееся, как мне было известно, в глубинах моего существа, даже если мне это и не нравилось.
Они убили Карен. Они пытались убить моего брата, пытались убить меня.
Моя борьба против «Care4» стала для меня чем-то очень личным, и я не желала, чтобы в дело вмешалось ФБР и разобралось с ними. Я хотела сделать это сама.
Большую часть моей жизни я боролась с этой частью моей натуры. Пыталась контролировать свои реакции, хотя иногда мне казалось, что куда легче было бы пойти у них на поводу. Я не знала, какой из этих вариантов действий правильный, не знала, правильно ли больше бояться того, что я могу сделать, чем того, что грозит мне извне. Не знала, и все!
– …хорошо? – сказала Джесс.
– Хорошо?
Я не слышала большей части того, что она сейчас сказала, и решила, что речь шла о моем брате. Однако, подняв глаза, я увидела, что ее взгляд устремлен на меня. На ее лице была написана тревога, и она пристально за мной наблюдала.
– С тобой все хорошо? – опять спросила она.