Спастись от себя

– А ты его не жалей. Ты себя пожалей, – перебила ее травница, продолжая что-то крошить на лист газеты. – Он своими сомнениями тебя изведет. Всю жизнь тебе отравит.

– Откуда вы… знаете?

Та, не отвечая, протянула ей несколько бумажных кульков.

– Вот это будешь давать ему каждый день, заварив две щепотки на стакан кипятка, вместо чая – столько, сколько сумеет выпить. Вот это – раз в день, не перепутай. Так, погоди-ка. – Лицо ее стало отрешенным. Она сжимала в кулаке фигурку, которую Нике дал Датчанин. Потом глубоко вздохнула.

– Так я и думала. Бес к нему привязался. Это из-за грибов. Он сам открыл бесу дорогу, дурак. Если съесть слишком много грибов определенного вида, они начинают управлять тобой. Ты теряешь волю, рассудок… а вскоре – и жизнь.

– Какой бес? – робко сказала Ника.

– Не все ли равно, как он себя назовет. Их много, и каждый только и ждет удобного случая.

– И что теперь будет? – неуверенно спросила девушка, воспитанная атеисткой, но давно уже убежденная в существовании потусторонних сил.

– Кто ж его знает? Справиться с бесом он должен только сам. Но он слаб. Бес может его одолеть – и тогда Датчанину конец. Ты можешь побороться за него – если будешь все время рядом. Травки ему нужно давать три раза по семь дней. А потом нужно, чтобы месяц он в рот не брал грибов. Ты понимаешь меня? Я говорю не о тех грибах, из которых делают чай и варят похлебку. Если продержится месяц – организм очистится. Если не сможет, тогда… – она выразительно развела руками.

– Как же его удержать? – в отчаянии спросила Ника.

– Не знаю. Думай сама. А вот это – мой тебе подарок, – женщина протянула что-то, плотно завернутое в бумагу.

– Что это? – удивилась Ника.

– Это для того, чтобы быть красивой. Когда захочешь наверняка к себе привязать кого-нибудь – завари и выпей. Смотри только, не перепутай, – строго прикрикнула травница. – Больному не дай. А, впрочем… невелика будет потеря, – пробормотала она уже так тихо, что девушка не разобрала. Ника благодарно кивнула. А травница все продолжала бормотать, перебирая сухие стебли:

– Вот это – для памяти, это – для красивых снов, это – для быстрого исцеления ран… Хочешь, купи еще что-нибудь себе.

– А можете мне погадать? – неуверенно спросила Ника, сжимая в руке сверточек. Пулек у нее уже почти не осталось, и она раздумывала, на что лучше истратить последние. Ни воспоминаний, ни красивых снов она не хотела, а вот если травница и вправду могла видеть будущее, девушке очень бы хотелось его узнать.

– О чем же ты хочешь знать? О судьбе метро? Мальчик, который должен все спасти – или погубить, – уже скоро отправится в путь, но если встретишь, ты не узнаешь его. И чем все кончится, никто пока не знает. А что до тебя – у тебя все на лице написано. Да только не думай, что ты самая умная и что тебе удастся то, что не получилось у меня. Если б моя жизнь сложилась иначе, разве пряталась бы я теперь от людей? Я тоже была молода и красива, а теперь – смотри.

Она откинула платок, и Ника еле сдержала крик. Лицо женщины пересекал чудовищный шрам, один глаз почти вытек, в волосах блестели седые пряди.

– И все это из-за него. Одно его слово… и все было бы иначе. Впрочем, ты, видно, совсем не дорожишь своей никчемной жизнью, раз связалась с ним. На нем – проклятие. Почти все его женщины умирают.

– Откуда вы знаете? – пробормотала Ника.

– Сам мне рассказывал, – нехорошо усмехнулась травница. – Не боишься, что и тебя уморит? Или до тюрьмы доведет?

– Я ему никто, – горько сказала Ника. И от травницы эта горечь не укрылась.

– Что ж, лечи его… но помни мои слова и не забывай о моем подарке. Чувствую – придет день, когда ты мне скажешь «спасибо», – хихикнула женщина.

И некоторое время смотрела Нике вслед, бормоча себе под нос:

– Каждая девушка хочет быть красивой… для своего дружка. Вот и ты захочешь… рано или поздно… рано или поздно…

Датчанин бредил. И уже не соображал – где сон, где явь. Рушились горы, вспыхивало пламя. Крутился шаманский бубен. Звучал голос, такой знакомый, но слов не разобрать было, одно только монотонное «О-о-о». Из моря деловито выбирался долговязый длинноногий птицеголовый бог, спотыкаясь на кучах гальки. А потом появлялось лицо в темных очках – суровое, бесстрастное. И светящийся амулет – странная фигурка с растопыренными руками. «Это я на концерте, – соображал он. – А Соня где? Она ведь была со мной». Но вместо олененка Бэмби на него таращились жуткие зеленые глаза с поросшей серой шерстью хари. Такие странно человеческие глаза. И раздавался свистящий шепот: «Пус-с-ти!» – почему-то со знакомыми интонациями Левши.