Спастись от себя

Он чувствовал даже странное облегчение оттого, что никто из окружающих не знал его и что больше судьбе нечего было у него отнять. Бывало, люди встречали знакомых, чудом уцелевших, а он никого так и не встретил. Потому-то он стал одним из первых, кто начал подниматься на поверхность, – терять ему было нечего, смерть не особо пугала. Его храбрость вскоре оценили и стали его уважать. Правда, одновременно заметили и некоторые странности и посмеивались над ним – он, не боявшийся выходить на зараженную, смертельно опасную поверхность, проявлявший там, наверху, чудеса выносливости, иной раз вздрагивал от внезапного звука, ежился от малейшего сквозняка, от дурного запаха. «Ну, ты, брат, прям принц Датский», – сказал ему как-то один коллега не то с одобрением, не то с осуждением. Так это и прилипло к Истомину, и теперь все знали его как Датчанина. Напарники, суровые и немногословные, чувствовали, что он не так прост, что многие свои мысли он скрывает от них, но по большей части относились к этому с тактом, с уважением. На поверхности он чувствовал себя в своей тарелке, его не пугали встречи с хищниками, он не боялся заблудиться. Внизу он большую часть времени пил, не заботясь, долго ли он так еще продержится. Вокруг бушевали какие-то войны: Рейх воевал с Красной линией, Ганза завоевывала колонии, Красная линия воевала со всеми, Полис не воевал ни с кем – Сергея все это не касалось, его не интересовала политика. Только удивляло, что люди до сих пор не могут угомониться.

А потом он встретил Машу, и с ней все сложилось как надо. Она подарила ему несколько самых счастливых лет его жизни. Когда разразилась Катастрофа, ей было десять, и она еще помнила, каким прежде был верхний мир. Когда им довелось встретиться, ей шел уже девятнадцатый год. Она работала санитаркой в госпитале на Таганке, не гнушаясь самыми тяжелыми больными. Красавицей ее назвать было трудно – была она несоразмерно худа, лицо имела лошадиное, передние зубы у нее выступали слегка, – но ему это даже нравилось, у нее вид из-за этого был словно бы удивленный. Она так и удивлялась всему вокруг. Любимое ее слово было – «представляешь». «Представляешь, вчера нам принесли мужика, которого чуть не унесла вичуха. Изодранный весь. Врач думал – не жилец, а он, похоже, выкарабкается. Представляешь, на Кузнецком мосту живут кузнецы, а на Новокузнецкой – бандиты». Кожа у нее была смугловатая, такую называют оливковой, волосы темные, чуть вьющиеся. Она стриглась коротко, чтоб вши не заели вконец.

Он был поражен тем, как похоже они смотрят на жизнь. Маша тоже восприняла то, что случилось, как наказание людям за глупость. Но не падала духом и ухитрялась ободрять и поддерживать остальных. Она даже несколько раз поднималась с ним наверх. Он уже почти было помирился с жизнью.

Потом ее стало тошнить по утрам. Он уговаривал ее не ходить на работу в госпиталь. Но она не хотела оставлять больных. И от кого-то подцепила инфекцию. Все случилось очень быстро. Она сгорела в считаные дни. Маша не очень боялась умирать, ей только жаль было оставлять его опять одного. И еще она не хотела лежать под землей. «Обещай мне», – шептала она из последних сил, и он поклялся ей, что так не будет. Когда все закончилось и он осознал, что никогда уже она не откроет глаза, не улыбнется ему, он сам отнес ее хрупкое, почти невесомое тело наверх. Ему побоялись возражать. Там, неподалеку от метро, в сквере, найдя подходящее место, он устроил погребальный костер, едва не спалив заодно весь сквер. Наверное, местные мутанты надолго запомнили тот день, когда им пришлось в страхе бежать с обжитой территории. Человек вновь показал им, кто здесь на самом деле хозяин. Но ночь прошла, и пришлось ему возвращаться обратно. Теперь он оставил всякую надежду на то, что жизнь наладится, хотя ходившие о нем романтические легенды способствовали усиленному интересу к нему со стороны прекрасного пола. Он ни на кого не обращал внимания, разве что наведывался к Кармен в тех редких случаях, когда ему хотелось немножко тепла. Кармен была – «свой парень», она ни о чем не расспрашивала. И нередко он платил за ночь – он мог себе это позволить, – а потом просто засыпал возле нее. И она с удовольствием отсыпалась рядом с ним.

– Эй, приятель, – сказал бармен. – Ты поаккуратнее с дурью. У меня приличное заведение.

«Надо пойти к Кармен. Она все поймет. Ей не нужно ничего объяснять».

Глава восьмая Датчанин. Болезнь