Прежде чем мы перейдем к самым важным пассажам книги, следует сделать несколько предварительных замечаний о частом неприятии ее ключевого термина «изъятие» (withdrawal)[454]
. Многие критики ООО думают, что достаточно посмеяться над этим термином, приведя несколько цитат, но они забывают, что следует отметить зависимость от хайдеггеровского употребления этого термина. Другой интересный фокус учудил молодой амбициозный исследователь Деррида: в контексте обвинения одного из моих коллег по ООО (позаимствовавшего этот термин у меня) в плагиате своей книги он заявил, что изобрел этот термин сам, тогда как его книга вышла позже «Бытия-инструментом» и, естественно, намного позднее, чем работы самого Хайдеггера. Но, возможно, самую важную критику термина, какой бы нездоровой ни была ее цель, предложил один высокомерный профессор дизайна. Он лукаво спросил у меня на публике, почему объекты вообще должны «изымать себя», и даже после того, как с первого раза получил ответ, с наслаждением повторил несколько раз, что это «совершенно простой вопрос». Тон его реплик был невыносим, но возражение, будь оно сформулировано более доброжелательно, было бы полезным, и потому стоит сказать о нем. Если я верно понял суть вопроса, в нем заложено предположение, что естественное состояние объектов – непосредственное наличие для нас или друг для друга. Тогда и возникает вопрос, почему объекты должны волшебным образом вдруг изымать себя в некое недоступное место в космосе. Но изъятие это не дополнительный и беспричинный акт, изменяющий состояние по умолчанию, в котором вещи наличны в мире. Суть в том, что у каждой вещи есть собственная форма или структура, и когда один объект контактирует с другим, он не может в совершенстве скопировать форму первого. Неверно, что, к примеру, жираф является просто формой, присущей материи, и что я мог бы извлечь эту форму и перенести ее в свое сознание, не перенеся при этом и материю – это одна из наименее убедительных идей аристотелевской философской традиции. Наоборот, форма жирафа в моем сознании не совпадает с формой жирафа в самом жирафе. Если бы это было не так, совершенное математическое знание о жирафе само было бы жирафом – это совершенно абсурдная позиция, и она напрямую вытекает из взглядов даже тех многих, кто ее отрицает. Это касается и такого блестящего философа, как Мейясу, который старается дистанцироваться от Пифагора, настаивая на «мертвой материи», к которой отсылают математики. Однако никто, включая самого Мейясу, понятия не имеет, чем могла бы быть такая нейтральная и бесформенная материя. Короче, термин «изъятие» не обозначает никакого беспричинного мистического исчезновения вещей из имманентного пространства, это просто еще один способ сказать, что форма может существовать только в одном месте; она не может быть перемещена – в сознание или куда-то еще – не будучи переведенной (translated) во что-то, совершенно отличающееся от того, чем она была. Это заблуждение так часто встречается, что недавно я начал использовать вместо «изъятия» термин «удерживание» (withhold); время покажет, какой из них лучше.