— Так чем ты занимался утром? — спросил он.
Я отодвинул наполовину опустошенную тарелку, недоумевая от того, как же много он ел.
— Проснулся в одиночестве. — Я фыркнул. — Как в тебя помещается такое количество еды?
— Я все сжигаю в спортзале. Что поясняет, почему ты проснулся в одиночестве. Я же сказал, что ухожу.
— Я могу придумать кучу других способов сжечь калории.
Он зарделся, но ухмылка выдала его заинтересованность.
— Да неужели?
— Ага. И тебе даже не придется натягивать спортивный костюм.
— На мне будет хоть
— Безусловно, нет.
Он рассмеялся.
— Не подумал.
— Честно говоря, тот факт, что ты прячешь свое тело под тканью, — преступление против человечества.
Он почти выплюнул свой напиток, но успел собраться.
— Сомневаюсь, что человечество согласилось бы.
— Тогда либо они не правы, либо вруны. Или лесбиянки. Или входят в антиромбиковое сообщество.
Он зашелся в хохоте.
— Антиромбиковое сообщество? — Он опустил взгляд на свой жилет с ромбиками. — Раз они против ромбиков, значит, должны выступать против моего ношения таких жилетов. Таким образом, они примут сторону тех, кто предпочтет, чтоб я не носил подобную одежду, а никак не наоборот.
— Не исправляй меня при помощи логики, рассуждений и разума. Было смешнее именно так, как сказал я.
Он снова засмеялся и посмотрел на меня нежным, теплым взглядом.
— Ну? Готов к вечерней свиданке?
Мое прекрасное настроение пикировало в Дерьмовилль.
— Это не свидание.
— Я пошутил.
Глядя в стакан, я нахмурился. Мы уже обсуждали этот вопрос.
— Это работа. Мне за нее платят. Будь у меня выбор, я провел бы вечер с тобой. Ты должен знать, что для меня это всего лишь работа.
Он поднял руку.
— Спэнсер, я просто пошутил.
— Прости. — Я вздохнул. Он сказал, что пошутил, но мне стало любопытно… — Пожалуйста, Эндрю, скажи, что тебя все устраивает.
— Устраивает. — Он взял меня за руку. — Я знаю, что это всего лишь работа. Я просто прикалывался. Должно было быть смешно. Мне известно, что поход на официальный ужин с нудным стариком — последнее, чем тебе хотелось бы заняться.
— Нудным стариком?
— Ты сам его так называл.
— Верно.
— И я имею право шутить на эту тему, — заявил он. — Потому что сегодня, пока ты будешь сидеть на корпоративном ужине с несимпатичным тебе мужиком, будешь слушать речи незнакомых людей, работающих в компании, к которой ты не имеешь ни малейшего отношения, я свернусь калачиком в кресле из ротанга, буду читать книгу и слушать купленный тобой новый альбом.
Я поймал себя на том, что улыбался.
— Все равно не смешно.
Он усмехнулся.
— Да уж. Наверно, я даже спущусь вниз и побуду с Эмилио, пока он не закроет салон.
Мой рот распахнулся.
— Ненавижу тебя.
Он ухмыльнулся.
— Не правда. И не открывай вот так свой рот, или у меня может возникнуть соблазн что — нибудь туда засунуть.
Теперь я хохотнул.
— Мы можем пройти в уборную.
Он закатил глаза и взял фри с моей тарелки. Он держал ее в руке как оружие.
— Появился бы соблазн засунуть тебе в рот
— Моя идея мне нравится больше.
Он прожевал фри и выбрался из кабинки.
— Тогда пошли.
Я восторженно на него посмотрел.
— Правда?
— Нет, не в уборную, — прошептал он, забирая бургер для Эмилио со стола. — В музыкальный магазин, а потом к тебе. А
— Обещаешь?
— Зависит от того, какой альбом ты мне купишь.
— Шантаж значит?
— Нет. Считай это системой выплат и вознаграждений.
Я закатил глаза и отправился к двери, которую покорно придержал для него открытой.
— Просто чтоб ты знал: я не против шантажа. Если он означает, что весь день мы проведем в постели, тогда я только «за».
Он расхохотался и протянул руку.
— Можно я возьму тебя за руку?
— Можно, — сказал я, но в последнюю секунду руку отдернул. — Зависит от того, имею ли я свободу действий в выборе альбома.
Обдумывая мое возражение, он прищурился.
— Х — м — м, а ты умеешь торговаться. Ладно.
Я протянул руку, и он быстро ее сцапал. Вероятно, пока я не успел добавить еще каких — нибудь условий. Мы шли по улице, взявшись за руки, и всю дорогу я ухмылялся.
— И просто чтоб ты знал: если музыка окажется дерьмовой, я могу наложить вето на условие о пребывании весь день в постели.
Я закатился смехом.
— Тем лучше, что вкус у меня безупречный. И, — добавил я, — я не против поиметь тебя на диване.
Он хмыкнул.
— Я так до сих пор и не сообразил, как нам использовать кресло из ротанга.
Я остановился возле музыкального магазина, но прежде чем открыть дверь, приник к нему и зашептал:
— Если я выберу самый лучший альбом, то трахну тебя в этом кресле, когда мы вернемся домой.
Щеки его запылали, зрачки расширились, а заговорил он с придыханием:
— И как ты поймешь, что альбом самый лучший?
— Поверь, пойму. — Я распахнул дверь и дождался, пока он пройдет внутрь. Эндрю направился прямиком в джаз — секцию, а я двинул к стойке обслуживания. — Здравствуйте.
Я заказывал пластинку. «Лунная соната» Вильгельма Кемпфа.
Кассир щелкнул пальцами.
— Да! Вчера получили. Не каждый день у нас заказывают классику. Сейчас принесу из кладовки.
Эндрю тихонько подошел ко мне.
— Спэнсер? Что ты сделал?