Спэнсер Коэн. Книга 3

Глубоко вздохнув, он протянул мне листок.

Это был слон. Он нарисовал его только ручкой, но использовал простецкий инструмент для письма в качестве кисти. Внутри слона был неразрывный узор из листьев и кругов, расцветка была синей, но различной насыщенности… Это было невероятно.

Должно быть, Эндрю принял мое молчание за огорчение, потому что начал нервно тараторить.

— Ты хотел, чтоб я нарисовал то, что приходит в голову при мыслях о тебе. И я… Не знаю. Может, это глупо…

Рисунок был потрясающим, но какое имел ко мне отношение, до меня так и не дошло.

— Я напоминаю тебе слона?

— Да. Слоны ничего не забывают. Ты хочешь нечто такое, что символизировало бы твой путь до сегодняшнего момента твоей жизни. Ну, вот оно. Ты говорил, что никогда не забудешь о том, как с тобой поступила семья. Ты и не должен. Ты всегда должен об этом помнить. А еще ты должен помнить, насколько стал сильнее. А слоны — самые сильные животные, и они неординарные, но еще необыкновенно нежные и мирные. Это и о тебе.

Ох.

Он добавил:

— А листья означают смену времени года, течение времени и, разумеется, новый рост. Мне подумалось, подойдет.

Не укладывалось в голове, что он вложил в этот рисунок столько смысла. Я вгляделся получше в нечеткие круги из синих чернил. Это были не круги.

— Это музыкальные ноты?

— Первый такт «Аллилуйи».

Сердце сжалось, оборвалось и рухнуло в пятки, и слезы наполнили мои глаза.

— Ох.

Казалось, он встревожился.

— Если тебе не нравится…

— Нравится? Он совершенен. Совершеннее быть просто — напросто не может. Никто никогда… Никто… — Говорить я не мог. И глупая слеза катилась по моей щеке. Я вытер лицо тыльной стороной ладони.

Эндрю пришел в ужас.

— Ты не должен был плакать.

Сквозь слезы я фыркнул.

— Все дело в идеальности. Абсолютной идеальности. — Я передал рисунок, чтоб и другие могли увидеть, и поцеловал Эндрю, не заботясь о том, что за нами наблюдали наши друзья. — Ты придумал цвета?

Эндрю скорчил рожицу.

— Вот как раз с цветами я и не сумел определиться. Видишь ли, цвета и затенение первостепенны в моей работе, но для тебя я выбрать не смог. Мне хотелось основные цвета: красный, синий, зеленый. Потому что именно от них происходят остальные цвета.

И именно об этом я думаю, когда вспоминаю о тебе. Базисные цвета и освещение… — Его слова превратились в бормотание.

«Базисные цвета и освещение».

Мой голос был густым и был наполнен непролитыми слезами.

— Ох.

Эндрю пожал плечами.

— Но основные цвета вряд ли подойдут для тату.

— Эмилио все сделает, — наконец — то обретя голос, произнес я.

Я посмотрел на Эмилио, но он изучал нарисованного ручкой слона.

— Да, конечно, — не отрывая глаз от листка, отозвался он. — Очень хорошо, — сказал Эмилио. — Очень — очень хорошо. Ты адаптировал его для татуировки как настоящий профи.

Эндрю раскраснелся.

— Это всего лишь черновой набросок. Я переделаю как полагается, если Спэнсер скажет, что хочет именно его.

— Хочу его, — указав на листок, категорично заявил я. — Сделай его красным, синим и зеленым.

— Но это всего лишь сделанный в самолете рисунок. — Эндрю глазел на меня, будто я выжил из ума. — Когда ты спал, я за тобой наблюдал. Знаю, это звучит жутковато. И думал я лишь о том, как можно разглядеть настоящего человека, когда он находится в состоянии покоя. И это, наверно, звучит глупо.

— Вот почему я хочу именно этот рисунок, — ласково ответил я.

— Но он не идеален.

Я улыбнулся.

— Для меня идеален.

Эпилог

Два года спустя

Я повесил трубку и улыбнулся Хелен.

— Грандиозное открытие через восемь недель.

Мать Эндрю прислонилась к моему офисному столу и закрыла рот руками.

— Как же я тобой горжусь.

— В основном всем занимался Льюис. — Я отверг ее комплимент. Но через два месяца в Сиднее откроет свои двери «Фонд Арчера Коэна». В течение двух лет с момента нашего с Эндрю возвращения домой из Сиднея я постоянно был на связи с Льюисом и подкидывал ему идеи для проекта, который зажег в нем искру. Он очень тяжело воспринял потерю брата, и строительство фонда, приюта и безопасного места для представителей ЛГБТКИ — сообщества, было его проявлением скорби. Он не сумел помочь Арчи, когда тот нуждался, зато теперь сможет помочь другим людям. Может, это и материальное выражение вины, но явно позитивное.

Я помогал ему всем, чем только мог, как и Хелен. Она бесплатно предложила свою бизнес — модель, и всякий раз, как у него появлялись вопросы, он шел к нам. Наш отец, мягко выражаясь, не особо обрадовался этой авантюре. Но Льюис посмотрел ему прямо в глаза и заявил: если ему что — то не нравилось, тогда он потеряет своего единственного ребенка. О моем вкладе отцу известно не было, но Льюис сказал, что я буду обязан приехать на открытие. И я ни за что его не подвел бы.

— Пусть он нас увидит, — произнес Льюис. — С этим фондом он никак не связан.

Вообще. — Льюис удостоверился, чтоб именно так и было. — Это наши деньги и наш фонд. Он не имеет права его трогать. А когда он увидит, что в день открытия ты стоишь рядом со мной, надеюсь, это сожрет его заживо.