Спенсервиль

— Или, наоборот, разделаться с Бакстером? Поймать его, когда он будет выходить от одной из своих баб, и перерезать ему горло. Мокрое, конечно, дело, ну да не в первый раз. Подумают, разумеется, на меня; но будет и сотня других подозреваемых, да никто и не станет особо расследовать это дело.

На первый взгляд идея неплоха; но ведь жена его останется вдовой, двое детей потеряют отца; да и вообще, можно ли убивать человека только за то, что он скверный муж, продажный коп и грубиян по натуре?

— А почему нет? Я убивал куда лучших людей и по куда менее серьезным причинам.

Он допил пиво и взял другую банку.

— Нет, не могу я убить этого сукина сына. Просто не смогу этого сделать. Так что придется уезжать. — Он подошел к кухонному столу и при слабом свете, что проникал через окно и заднюю дверь, поискал глазами письмо, которое, как он помнил, уходя, он оставил именно здесь. Но письма на столе не было. Он включил висевшую над столом лампу и поискал на стульях, на полу; письмо исчезло.

Мгновенно собравшись и насторожившись, Кит выключил свет и поставил на стол банку с недопитым пивом. Он прислушался, но в доме не раздавалось ни звука. Ему пришло в голову, что, возможно, в его отсутствие в дом заглянула тетя Бетти или кто-то из женщин, чтобы прибрать тут или пополнить его холодильник. Они могли увидеть письмо и прихватить его с собой, чтобы отправить. Но такая возможность казалась Киту маловероятной.

Если в доме все еще кто-то находился, то ему или им должно было быть известно, что Кит появился. Так что и думать нечего о том, чтобы подняться за пистолетом: даже если ему и удастся проникнуть наверх, оружия там наверняка уже нет.

Он тихонько подошел к задней двери и взялся за ручку.

Со стороны гостиной до него вдруг донесся так хорошо знакомый ему скрип; потом звук повторился. Кит отошел от задней двери, перешел в смежный с кухней холл — там никого не оказалось, а оттуда тихонько вошел в гостиную, из которой доносилось поскрипывание. Он включил торшер и спросил:

— И давно ты уже здесь сидишь?

— Около часа.

— А как ты вошла?

— Взяла ключ в ящике для инструментов на верстаке, он там сто лет лежит.

Она сидела в качалке, одетая в джинсы и свитер. На коленях у нее лежало письмо.

— Я рассчитывала застать тебя дома, — проговорила она, — но тебя не оказалось, и я уже чуть было не уехала, но потом вспомнила про ключ и решила устроить тебе сюрприз.

— Тебе это удалось. — Однако, входя сюда, он каким-то непостижимым образом уже знал, что в гостиной сидит именно она.

— Ты не возражаешь, что я сама вошла?

— Нет.

— У меня до сих пор такое чувство, будто это мой второй дом.

У Кита было совершенно четкое ощущение, что все это происходит во сне, и он старался вспомнить, когда это он успел улечься спать.

— Ты один? — спросила она.

— Да.

— Мне показалось, что ты там с кем-то разговаривал на кухне, вот я и притаилась тут, как мышка.

— Один. Это я сам с собой разговаривал. А где твоя машина?

— В амбаре.

— Умно. А мистер Бакстер где?

— На заседании городского совета.

— А ты сама?

— У тети Луизы.

— Понятно… Ты слышала, о чем я там говорил?

— Ни слова, только интонацию. Ты на что-то сердился?

— Нет, просто сам с собой спорил.

— И кто же победил в споре?

— Добрый ангел.

— Однако вид у тебя озабоченный.

— Это именно потому, что победил добрый ангел.

— Я тоже спорила сама с собой, прежде чем приехать сюда, — улыбнулась она. — Это ведь тебе не случайная встреча на улице.

— Да, верно.

— Оно было адресовано мне, вот я и… — Она подняла с колен письмо.

— Ничего страшного. На марку не придется тратиться.

Она встала и подошла к нему.

— Я тебя понимаю. Честное слово. Ты прав. Невозможно… помнишь то стихотворение, которое нам обоим нравилось? «И пусть ничто нам не вернет те чудесные часы, когда мы лежали на траве, и ту пору цветения — не будем сожалеть о них, а станем черпать в прошлом силу». — Она помолчала, потом добавила: — Думаю, оно нам нравилось потому, что мы верили: нам самими небесами начертано любить друг друга, и эти стихи про нас… — Мгновение поколебавшись, она прильнула к нему, поцеловала его в щеку и сказала: — Прощай, дорогой. — Потом легонько оттолкнула его и направилась к выходу в холл.

Он слышал, как она вышла в кухню, открыла, потом стала закрывать заднюю дверь. Да, надо быть сильным, благородным, мужественным. Но не полным же идиотом! Он развернулся и бросился за ней вдогонку.

— Подожди! — закричал он.

Кит выскочил из двери прямо следом за ней, она обернулась и проговорила:

— Нет, Кит, не надо. Пожалуйста. Ты прав. Ничего не выйдет. Невозможно… слишком все сложно… мы будем только сами морочить себе голову…

— Нет, послушай… мы же должны… нам надо понять… я хочу знать, что случилось… то есть… — Ему никак не удавалось найти нужные слова; в конце концов он просто сказал: — Энни, не можем же мы опять вот так вот взять и разойтись в разные стороны.

Она глубоко вздохнула и ответила:

— Я не могу тут оставаться. Я хочу сказать — на улице.

— Заходи в дом. Пожалуйста.

Она секунду поколебалась, потом вошла на кухню.

— У тебя есть время немного посидеть со мной? — спросил он.