Сперанский 5. Заговор

Я не помнил, как именно в иной реальности наградили Суворова за Итальянский и Швейцарский поход, но вижу, что в этой… очень даже. Очень даже для Суворова! Но я не успел донести до ушей императора то, что у фельдмаршала нет в Петербурге своего угла, иначе подарки были бы еще богаче.

По приезду в Петербург обнаружилось, что прославленному русскому полководцу и жить-то в столице негде. Со своим зятем Николаем Зубовым, как и в иной реальности, Суворов рассорился. Этот ухарь, Зубов, конечно, присваивал деньги, которые шли на обучение сына Александра Васильевича, себе. Мол, в счет приданного за дочерью фельдмаршала. Там имели место обиды и Наталье Александровне, дочери Суворова.

Так что, ни у Зубова не остановиться, ни у графа Хвостова, своего родственника, который, вероятно, потворствовал такому вот способу обворовыванию фельдмаршала. Конечно же, я предложил свой дом в полное распоряжение Суворова, или любой из домов, которые сдавались в аренду, дачу.

И был шанс, что Александр Васильевич остановится у меня, но здесь на прославленного гения войны посыпались иные предложения. Среди прочего, Суворов выбрал пожить во дворце Юсуповых. Мне так кажется, что кроме меркантильного интереса к этой богатейшей семье России, кто же в здравом уме откажется дружить с Юсуповыми, был и иной подтекст.

Все знали, что Александр Васильевич предал своего патрона, Светлейшего князя Потемкина, когда Суворов породнился с Зубовыми, врагами Григория Александровича. Ну, а женой Николая Борисовича Юсупова была никто иная, как наследница Потемкина, его племянница. Возможно то, что князь Италийский остановился у Юсуповых, было еще и этим вызвано, знаком примирения?

— А теперь, вы можете веселиться, — с ноткой озорства сказал Павел Петрович.

Что? Что происходит? Где тот государь, вечно хмурый, а, если и смеющийся, то так, что хоть санитаров вызывай?

Я не психолог, но могу предположить, что, то спасение Безбородко, свидетелем которого стал император, могло быть для Павла элементом интенсивной терапии в лечении психологического недуга. В любом случае, император выглядит бодрым, адекватным. Уже неделю я не слышал, чтобы кто-то обсуждал слова государя о смерти. А раньше, только об этом и были разговоры. Может, если я здесь, то и не произойдет государственного переворота, либо его попытки?

— Я рассержена, муж мой любимый, — отнюдь не обидчивым тоном, а, что скорее, флиртуя, сказала Екатерина Андреевна, драгоценная моя супруга.

— Душа моя, это у других пребывание при дворе — развлечение, а для меня — работа. Я бы не смог уделить тебе много своего внимания, — сказал я, и быстро поправил линию своей защиты. — Вот представь, что ты была бы здесь! Я же не смог бы оставаться собранным, подготавливать бал, только и думал бы о тебе. А то и закрылись бы в моем кабинете, да проверили стол на прочность.

Я усмехнулся и, заслонив своим телом Катю, погладил ее по заголенной до плеч ручке.

— Медикус Базилевич говорит, что нам нужно повременить со… столами, кроватями, и иными местами, — чуть смущаясь сказала Катюша.

А вот и жаль, что повременить. Организм мой требовательный, а жена все так же чудо, как хороша. Да и животик почти незаметен. Но врачу виднее. Базилевич Богом поцелован. То, что для меня понятно, но лишь, как данность, взятая из послезнания, он пропускает через себя и более моего осознает сущность принципиально новых подходов.

— Михаил Михайлович! Давненько мы с вами не беседовали, все служба. Екатерина Андреевна, мое почтение, — Державин потянулся к ушку моей супруги. — Не выдавайте меня, но я считаю именно вас истинным украшением сегодняшнего бала.

— Ох, Гаврила Романович! — Катя сделала вид, что засмущалась.

С Державиным отношения ровные, но не настолько близкие, как того пробует добиться Гаврила Романович. Я же помню мою опалу, когда Державин мог вызволить меня из Петропавловской крепости. Мог, но не сделал этого. Так что в друзьях я его не вижу. А вот в качестве союзника, вполне.

— Гаврила Романович, вы заставляете меня несколько переживать. Того и глядите, стреляться станем. Рядом с таким кавалером, как вы, каждая дама смущена от сладких речей, — польстил я.

Еще пара фраз, обернутых в упаковку лести и юмора, и Державин отправился дальше, с иными плести кружева из своих фраз и выражений, как, впрочем и мы.

— Я тебе припомню, каждую смущенную даму. Чтобы ты знал, я нахожу Державина непривлекательным, — сказала Катя, когда мы отошли чуть в сторону, лавируя между группками придворных и иных представителей высшего света.

Краем глаза я отслеживал передвижение Шереметева и, наверное, недобро так ухмылялся. Как бы хотелось этому интригану бросить вызов. Но, наверное, эпатировать публику так часто нельзя, а мелочно мстить просто не хочется. Нужно подумать, что и как сделать, но обязательно уколоть, но не подленько, например, через женщину, а лучше по карману.