Сперанский 5. Заговор

— Ваше превосходительство, это все вы, я же по гроб жизни, я же… — начал распыляться мужчина.

— А ты и так служишь мне, хорошо это делаешь, когда многие, ко всеобщей пользе, — усмехнулся я. — Но имя нужно менять. Становись… Иммануилом Карпьеном, или что-то в этом духе. Вот ей Богу, прознает кто-нибудь, что императору готовит еду Емелька… Пусть не Пугачев, но тоже из тех, казацких кровей… Беды не отберусь.

— Простите, ваше превосходительство, но я горжусь и своим казацким прошлым и своим именем, — несколько обидчиво сказал казак.

Чудны дела твои, Господи! Кто мог подумать, что в суровом казаке уже как почти тридцати лет отроду, будет столько творчества и такой полет кулинарной фантазии? Как на варке кулеша можно пристраститься к готовке? Но вот он, лучший выпускник кулинарной школы!

Признаться, Емельяна я взял на кухню по банальной причине — мне нужно как можно больше грамотных боевиков во дворце. Лакеи, истопники, кучера, повара и даже садовники с конюхами, везде мои люди. Хуже работать система под названием «русский императорский двор» не стала, тем более, что тех профессионалов, на которых все держалось, я не только не уволил, но и повышал. А вот то, что сейчас при Павле боевого прикрытия из моих людей больше, чем гвардейцев, это факт.

Емельян один из них, но, оказавшись три месяца назад лишь простым поваром, он во всю раскрыл иную свою грань, стал су-шефом, ну или «по-нашенски», помощником старшего повара на второй смене. Если так пойдет дальше, то быть ему великим кулинаром.

— Все, я тут больше не нужен, работайте, как обычно, а за пирожными я пришлю, — сказал я и направился ближе к столовой, где должен быть император.

Мы примчались с Александрой Павловной вчера поздно ночью. Уже столь привыкшие к постоянному движению, мы опять мчались подальше от русско-шведской границы с небывалой скоростью, меняя коней, как на гонках меняют шины у болидов, молниеносно. У каждого была своя мотивация спешить. Я должен был провести еще ряд встреч, связанных с подготовкой к заговору, вернее к своим действиям во время его. А еще, находясь рядом с действительно красивой женщиной, я… ну не железный. Александра красивая, она, несмотря на незначительные капризы стойко перенесла все тяготы. Там мужикам было до слез тяжело, а она еще и беременная.

Дурак, преступно глупый, это Густав Адольф. У него жена — сущий бриллиант. Красива, весьма не глупа, с характером, милосердна до безумия. Все упрашивает меня не бомбить Стокгольм. Я проговорился, что это возможно и что у меня есть средства отомстить и за себя и за нее. Почти уверен был, что Александра, как принцесса, как королева, уязвлена и готова покарать за свое унижение. А она лишь только миловать.

Вообще, девки у Павла удались на славу. Мария — не лишена шарма, умна и находчива, Елена, так та и вовсе икона красоты, почти как моя Катенька. Была еще и Екатерина Павловна. Пусть полненькая, но с таким живым умом, что когда вырастет, хоть ставь министром экономики и развития, если такое министерство будет создано.

А вот про сыновей я такого сказать не могу.

Узнав о том, что государь в столовой и повелел обождать с чаепитием, я уже почти бежал на выход из Зимнего дворца, к набережной, куда должна приехать Катя, она уже предупредила меня, что приедет, как бы я не уговаривал этого не делать. А я особо и не уговаривал. Охрана у нее отличная, скоро жене уезжать из города, так что не мог отказать себе в удовольствии хотя бы посмотреть на любимую женщину. Мало ли как оно сложится.

— А вы это куда, обер-гофмаршал? — одернули меня, причем перехватили за руку и силой ее сжали.

Я никогда еще не слышал такую интонацию, чтобы должность обер-гофмаршала, входящая уж точно в десятку, если не в пятерку, наиболее знатных в России, столь уничижительно была произнесена. Обер-гофмаршал звучало, как «навозник».

Хорошо, что я по голосу узнал говорящего, иначе мог бы и ударить.

— Ваше высочество! — обозначив поклон, я выдернул свою руку из захвата.

Я такой же дворянин, не поротый, как и все остальные. Со мной так можно, но только императору и то, лишь до того момента, пока я не уйду с государевой службы.

— Как посмели вы так бесчестно поступить? Был у моего отца один исполнитель грязных дел — Аракчеев, еще тот… Теперь вот и вы. Выкрасть королеву Швеции? Густав Адольф в своем праве, он может поступать с женой, она суть его ребро, как сказано в писании, а вот она не смеет… — Михаил Павлович, детина двадцати лет отроду, думал, что отчитывает меня, но и не подозревал, что сейчас перечеркивает свою судьбу, ну или изменяет ее, возможно не самым лучшим образом.