Сперанца

— Но вышло так, — продолжал Таго, — что я тебя даже избегал, потому что заметил потом, что ты смотришь на меня как-то не совсем как на… Иногда бывает, что ребенок влюбляется во взрослого… Представь себе, я, например, в шесть лет влюбился в одну учительницу… — Он засмеялся, сжав руку Сперанцы. — Но я не хотел, чтобы с тобой так получилось… Я думал у тебя это пройдет раньше, чем ты станешь взрослой девушкой… Если же нет… случится как раз то, что и случилось!

Он тяжело вздохнул, как будто устал говорить.

— Ты слушаешь меня, Спере?

Она грустно кивнула головой.

«Никого… — думала она между тем. — Никого… ничего… Одна!.. И так всю жизнь…»

— Но хоть и издалека, — опять начал Таго, — я всегда следил за тобой. Даже в то время, когда мы организовывали союз и я был очень занят. Потом, когда случилось несчастье с моим дедушкой и с дядей Цваном, я почувствовал, что по-настоящему люблю тебя. Понимаешь? Я был в бешенстве в тот день, но до меня дошла одна вещь. Я спросил себя; а что если бы это случилось со Спере? Ведь всего за несколько минут до того она была у нас… И больше я уже не мог думать ни о чем другом и понял, что если бы что-нибудь в этом роде произошло с тобой, никто не смог бы меня удержать и я бросился бы убивать этих сволочей… Ты понимаешь, меня, Спере?

Сперанца, прикрыв глаза, ждала окончания… Она стояла, прислонившись к стволу старой ивы, а Таго упирался в него кулаками.

Его руки, как барьером, ограждали ее с обеих сторон, и прямо перед собой она видела его лицо в бликах лунного света, падавшего сквозь листву.

«Господи, — молила она, — господи, на один только миг сойди с облаков, умоляю тебя…»

— Я не знаю, что ты думала обо мне. Знаю только, что думали другие, когда говорили: «Таго, у этой девочки нет никого… Мингу ведь нечего считать… Таго, она подрастает и становится красивой, и на нее уже заглядываются мужчины, а учить ее уму-разуму некому». Боже мой, как я тогда бесился…

Выходит, я должен был приходить к тебе и давать советы… Стать, так сказать, твоим опекуном! Мне это казалось насмешкой… Я редко тебя видел, но и я заметил, что ты выросла и стала очень, очень красивой…

Сперанца ждала, напряженная, как лук с натянутой тетивой.

Таго отнял руки от ствола липы и на шаг отступил. Опустив голову, он скручивал сигарету.

— И я тоже ревновал… я ненавидел всех, кто говорил мне, какая ты красивая…

Он неожиданно повернулся и опять приблизился к ней.

— Вот почему вчера вечером я не выдержал. Вот почему… Он оборвал фразу и сжал Сперанцу в объятиях.

Господь бог сошел с облаков…

«Сколько разговоров… — улыбнулась она про себя, — сколько разговоров, чтобы поцеловать меня…»

— Спере, — ласково шептал Таго, — Спере, что мы затеяли? Я не могу предложить тебе безмятежную жизнь. У нас у всех здесь в долине жизнь не очень-то красивая и легкая… Но у меня, в частности, есть еще дело, которое всегда будет на первом плане… Ты будешь не очень-то счастлива, Спере.

Он смотрел Сперанце в глаза и гладил ее волосы.

— Почему ты ничего не говоришь?

— Я не знаю… — прошептала Сперанца и вдруг крикнула в каком-то порыве: — Таго, милый! Умоляю тебя, Таго… Хотя бы в этот вечер дай мне быть счастливой… Потом ты мне скажешь все, что хочешь… Но пусть у меня раз в жизни будет счастливый вечер… Один-единственный вечер… Я не прошу многого…

Это говорила не женщина; во всяком случае не такая женщина, с какой, быть может, хотел бы Таго связать свою жизнь. Это говорила Сперанца в свои шестнадцать лет, это девочка умоляла его со слезами в голосе…

Юная и влюбленная Сперанца отстаивала свое право на малую толику счастья.

— Хорошо, дорогая, — прошептал Таго и зарылся лицом в ее волосы, чтобы скрыть слезы.

Уже высоко в небе стояла полная луна, когда, выскользнув из узорчатой, как кружево, тени липы, Сперанца побежала по пустынной дамбе, тоненькая, босая, легкая, как тень.

Глава тридцать первая

Сперанца навсегда сохранила воспоминание об этом лете. Солнце, казалось, опрокинулось в долину. Шла жатва, и повсюду, куда ни кинешь взгляд, золотом пламенели хлеба.

Даже небо отражало эту слепящую желтизну, и глаз отдыхал лишь на маячивших вдали рядах тополей и извилистой ленте дамб — единственных зеленых оазисах в этой раскаленной равнине.

Сперанца вместе со всеми работала на солнцепеке. Она была счастлива, и даже когда и небо и земля дышали палящей жарой, ее, усталую от непосильного труда, до того переполняло счастье, что она вдруг начинала петь.

В сентябре Сперанца должна была выйти замуж.

Она уже вычистила и обила изнутри холстиной старый сосновый сундук и сложила в него те немногие еще не ношенные, но пожелтевшие от времени вещи, которые оставались от приданого матери, предварительно выстирав их, как водилось в долине, в росную ночь при луне, и теперь собиралась прикупить кое-что из самого необходимого.