Сперматозоиды

А я уж думала, чувство стыда у меня атрофировано. Уши горят. Сутки назад он трахался с моей сестрой. Сутки назад умерла моя мать. Аморальнее не придумаешь. Напряжение достигает предела.

– Поехали, – говорю я. – Вызывай таксу.

– Да ладно, – брови поднимаются. Не ожидал. Поглядывая на меня, не пошутила ли, не передумаю, берёт телефон, намирает ноберок. У него очень подвижный рот, текучий. Под курткой – руки. Под кожей – вены. Худой, сложен, как античная статуя. Про задницу уже говорила. Я представляю, что останусь с ним наедине. Я понимаю, зачем мы едем. Я отдаю себе отчёт и рву его, не читая. С треском рвутся последние нервы. Детский сад.

"Стыдно", – говорили в детском саду. "Прекрати!" – словив меня за дрочкой на тихом часу, вскричала воспитательница. Лида тогда, помню, болела. Словила и поставила в центр группы. Подняла всех. Рассказала детям, что я делала и почему так нельзя: "Шалавы из таких вырастают". Предложила всем меня потрогать. Мера пресечения, чтобы я запомнила, как нельзя, дала обратный эффект. Было, как в страшном сне, но возбуждение продолжало печь. Образовалась связь, у ребёнка такие связи образуются легко, между унижением и возбуждением. Никто не сдвинулся с места. Кроме пары мальчиков. С ними я тогда водила дружбу. Они встали передо мной, закрыв от остальных. Один из них сказал: "Только попробуйте. Бить буду больно". "Смотри-ка, – улыбнулась мне воспитательница, – на сей раз тебя спасли. А если не спасут? Плохих девочек не спасают. У них это в порядке вещей". Я закрыла лицо руками, чтобы никто больше его не видел. Никогда. Так хочется сделать и сейчас: не смотри, Венц, не смотри, сними свои страшные глаза и положи их в мою сумку. Я сделаю кулон.

– Только без биты, третьих, четвёртых и прочего, ладно? Я не хочу. – Сон, это сон. Мне с раннего детства, лет с пяти, снились сны эротического содержания. Голые люди в движении, часто – на публике. Бывало, что просыпалась, либо кончив, либо чуть-чуть не успев. Приходилось завершать рукой. Тогда было страшно, потому что непонятно, что, к чему и зачем. Сейчас почти так же.

– Ясное дело, – отзывается мой кошмар, – сегодня ты моя.

Змея превращается в водопроводную трубу и, переполненная, взрывается. Меня накрывает с головой. Вспоминаются слова Андрея: "Как думаешь, кто его тут держит?" Он ведь и не делал ничего. Он подождал. Я думаю: "Выебет и свалит". Я сужу по себе: "Интерес пропадёт на следующий день". Я подвожу итог: "Это пиздец". Я разворачиваюсь и возвращаюсь в зал. Сердце колотится.

– Андрюх, – зову в пустоту. Андрей тактично читает книгу на кухне. Или делает вид, что читает, устремив на бумагу прямоугольники стёкол. Серьёзный, голова бритая, в ухе – серьга. Ботан-цыганёнок, сидит, с мышцей под мышкой. В белой футболке и широких штанах. Он, в отличие от нас, дома. Чай нетронут. Выпиваю свою кружку залпом, как шот (действительно, сушит), заодно вторую, тоже залпом. Андрей с интересом наблюдает за моим чаепитием. – Мы поехали.

– Все мы немного поехавшие, – отвечает без удивления. – Надо что-нибудь? – Участливо спрашивает. У него всё есть. В комнате, где часто кричат. Щёки горят. У меня – и горят. Теперь удивление есть.

– Надо, чтобы Лида не узнала. Фу, блин, – отворачиваюсь, – самой стрёмно. – Мама не осудила бы. У нее кого только не было, и женатые, и гулящие, и с жёнами она дружила, и любовниц премировала. Мамины моральные устои умещались во фразе "Всё можно, если осторожно". Ни ей, ни Лиде, я ничего, про свои детсадовские экзерсисы, не рассказывала. Говорить со мной на половую тему в том возрасте маме и в голову не могло прийти: слишком рано. Теперь – слишком поздно.

– Не вздумай себя винить, – заявляет Андрей. – Твоя сестра сама знала, с кем связывается. – Договорить он не успевает. Венц выходит с балкона, позвонив всюду, куда собирался. Мама бы, мама бы… Маму бы. У меня потеют ладони. Пульс шкалит.

– Мне надо еще покурить, – оборачиваюсь на балкон. Там водник.

– Нет, – говорит Венц, моментально поняв, о чём я, – курить тебе не надо. – Андрей переводит взгляд с меня на него и обратно. – Сейчас нас заберут. Пошли. – Подчиняться голосу? На меня это не похоже. Это не я. Ребят, вы потеряли своего идеолога.