К полудню он добрался в порт и присоединился к остальным у ворог указанного причала. Пока происходила таможенная процедура, шоферы толпились у входа, куря и болтая. Бандер был в прекрасном настроении и рассказывал какой-то анекдот, который его слушатели встретили оглушительным хохотом. Джек Саймонс, прислонившись к стене и заломив свою серую кепку на затылок, стоял в стороне от других. Ближайшие дружки Бандера даже с излишней старательностью делали вид, что они не составляют отдельной группы, держались врозь и не затевали между собой разговоров. Все они были явно рады, что сегодня не предвидится очередной «операции». Бандеру на этот раз не дали указания принять товар, и все они были на положении свободных и честных людей. Что касается меня, думал Чарлз, то мне это безразлично. Жизнь его уже давно перестала течь по нормальному руслу, а счастье теперь целиком в одних только отношениях с Вероникой, и это как-то вытесняло из его головы сознание своей вины. А вместе с тем, как это ни странно, исчез и страх. Хотя разоблачение и арест тотчас же вызвали бы величайшее из возможных несчастий — разлуку с Вероникой, он настолько привык к мысли, что лишь преступление делает возможным доступ к ней, что все его страхи были как бы под наркозом. Он не разделял с другими того нервного напряжения, которое явно угнетало даже Бандера. Это было еще одним проявлением того, насколько сузился круг его интересов. Лишь одна-единственная мысль безраздельно владела им, и это наваждение давало ему силу и упорство, в которых он так нуждался.
Он прислонился к стене. Сейчас его заботила только возможность — даже более того, уверенность, — что Догсон уже где-то здесь поблизости. Он с раздражением огляделся, но нигде не видно было ни самого фанатика, ни его мотоцикла.
Саймонс прервал его размышления каким-то вопросом о сегодняшнем рейсе. Чарлз ответил нехотя, и Саймонс снова замолчал. Теперь он редко заговаривал с Чарлзом. Он был слишком наблюдателен, чтобы, несмотря на все предосторожности Чарлза, не понять, что тот не воспользовался его советом держаться подальше от Бандера. Когда глаза их случайно встречались, Чарлз замечал у того выражение укора; как ни старался Саймонс скрыть упрек — по-видимому, он решил не ввязываться в это дело, — его честность, столкнувшись с двойной игрой, давала вспышку осуждения. Чарлз до встречи в Дубовой гостиной тяжело переживал бы неодобрение такого человека, но теперь оно было ему безразлично, даже когда он его замечал.
— А ну, уходите-ка отсюда, — произнес чей-то голо громко, но не сердито.
Все в изумлении оглянулись.
— Я имею право и могу доказать это… М о р а л ь н о е право… Народ должен у з н а т ь! — закричал в ответ другой визгливый голос.
Чарлз весь сжался от приступа тоски и отвращения. Из-за шеренги блестящих черных машин появился полисмен, ведя под руку Догсона. Вся сцена имела столь фарсовый характер, что большинство шоферов, да и все присутствующие заулыбались, а то и захохотали. Полисмен, задобренный такой внезапной разрядкой, соблаговолил объяснить, проходя мимо: «Застукал его, когда он лез в одну из ваших машин. Хотел, видите ли, проникнуть в доки, схоронившись на дне».
Вдруг Догсон заметил Чарлза.
— Послушай, Ламли, — крикнул он, выглядывая из-за спины уводившего его полисмена, — замолви за меня словечко. Видишь, какое недоразумение.
— Так вы знаете этого человека? — спросил полисмен, останавливаясь. — Если так, попрошу вас, как только освободитесь, зайти в контору инспектора и удостоверить его личность.
— Хорошо, — пробормотал Чарлз.
Комическая пара проследовала дальше. В тот же момент дали сигнал, что шоферы могут подводить машины к причалу. Они сели за руль, и следующие полчаса ушли на эту привычную работу.
Освободившись, Чарлз прошел в контору инспектора и заявил, что Догсон человек ему известный и безвредный. Чарлза тут же отпустили и продолжали опрос помрачневшего Догсона; он ушел уверенный, что его показание спасло Догсона от штрафа и тот отделается внушением.
Направляясь к воротам доков, он заметил, что кто-то идет за ним по пятам. Это был Бандер. Чарлз хотел было заговорить с ним, но у него язык словно прилип к гортани и он никак не мог начать. Бандер также не произнес пока ни слова. Они вышли на улицу. Бандер придержал для Чарлза дверь в первый же кабачок, и вот они уже сидели в укромном уголке за бутылкой пива. Ни один из них еще не нарушил молчания.
Бандер в упор посмотрел на Чарлза. Они сидели неподвижно, не притрагиваясь к стаканам, стоявшим перед ними на столе.
Сомневаться не приходилось — Бандер был хозяином положения. Как раз в тот момент, когда их молчание стало напоминать игру «кто кого перемолчит», Бандер небрежным жестом дал понять, что дальше тянуть нечего, что он имеет право спрашивать, и сказал:
— Так, значит, приятель?
— Ну какой там приятель? — неуверенно попробовал защищаться Чарлз. — Просто он знает, кто я, вот и все.
Уже произнеся эти слова, он с ужасом почувствовал, насколько они бессмысленны.