Спеши вниз

— Вы решили как раз вовремя, — сказал мистер Брейсуэйт, приглушая интимную ноту, словно и он почувствовал в этом опасность. — Меня выписывают отсюда завтра. Я поеду к себе в Сассекс и останусь там до начала осени. Как только вы освободитесь, приезжайте, для вас все будет подготовлено. Но, вероятно, вы должны предупредить здесь за неделю или две?

— Нет, — сказал Чарлз с излишней горячностью, — я могу уйти немедленно. Я не подписывал никаких соглашений: просто я потеряю недельную плату, если уйду без предупреждения, и… — Тут он вспомнил, что говорит со своим будущим хозяином и не должен так распространяться об уходе без предупреждения, и добавил: — Случилось так, что оставаться здесь дольше мне трудно, и для меня и для других. Я мог бы уехать с вами завтра.

— Это очень удачно, потому что меня некому было бы отвезти в Сассекс.

— Значит, решено, сэр? Место за мной?

Мистер Брейсуэйт кивнул.

— С завтрашнего дня.

— Видите ли, — сказал он Розе. — Случилось так, что завтра я уезжаю.

— А когда вы вернетесь? — спросила она, еще не понимая.

— Я не вернусь, — сказал он, презирая себя. — Сюда не вернусь никогда.

Она взглянула ему в лицо. Живость ее мгновенно увяла, осталась бледность и пустота.

— Но почему, скажите?

— Не могу.

— Скажите. Вы должны сказать.

— Роза, дорогая, дорогая моя. Я хотел бы… все это так глупо… Я хотел бы объяснить, но…

— Я что-нибудь сделала не так?

— Нет.

— Может быть, я чего-то не сделала? Того, чего вы от меня ждали?

— Нет ничего такого, что мы бы сделали не так. И нет ничего такого, чего мы могли бы избежать.

— Вы не должны так со мной поступать, — сказала она с мертвенным холодом. — Вы не должны так поступать с девушкой. С порядочной девушкой. Я не стараюсь вас удержать, я только хочу знать, в чем я перед вами виновата?

— Боже мой, Роза, я уверяю вас, что ни в чем вы не виноваты. Вы всегда были правы и ласковы. Вы были такой, какая вы есть.

— Так в чем же дело?

Он стоял перед ней. Его мозг был пуст и сух. Он хотел объяснить ей, что это не его вина. Он не хотел оскорбить ее, он просто ошибся. Ему казалось, что он такой человек, который может дать ей счастье и помочь ей раскрыть всю свойственную ей живую простоту, но это не так. Теперь она глядела на него через стол, заставленный грязными тарелками, и на лице ее и во всей фигуре не было и следа этой живости — только мука и оцепенение.

Как ни безгрешны и спокойны были его отношения с Розой, он испытал с ней больше счастья, чем с какой-либо другой женщиной, и они уже обрели способность говорить друг с другом без слов. Беспомощно, молчаливо он пытался объяснить ей, что все было ошибкой. И в ответ она молча обвиняла его.

«Ты согрешил против меня, — говорил ее взгляд и весь облик. — Ты оскорбил меня так, что этого нельзя простить. Потому что, в сущности, ты совершил величайший грех против ближнего: ты хотел использовать меня в своих целях. Не давать, не общаться со мной, а для чего-то использовать меня».

«Не так все это просто», — пытался он оправдаться своим взглядом, но она взглядом отвергла его защиту.

«Я готова была любить тебя, а ты смотрел на меня как на лекарство».

Обвинения и оправдания, ненужные, неубедительные оправдания, скрещивались над столом. Он чувствовал себя поверженным в грязь.

— Так в чем же дело? — повторила она вслух.

Пристыженный и раздавленный, он пробормотал:

— Я не могу… не могу объяснить… но так надо.

— Да скажите же, что случилось? Ведь что-то должно было случиться, что-то, о чем вы не хотите мне сказать, — проговорила она изменившимся голосом, вялым, без всяких оттенков.

— Я увидел сумочку. Это была сумочка, — мучительно, бешено взорвался он.

— Силы небесные! До сих пор не вымыты тарелки, — расшумелась вбежавшая старшая сиделка. — И на что только уходит у вас время?

Потом она заметила, что Роза плачет. Она плакала тяжело, беспомощно, не стараясь скрыть своих слез. Сиделка сейчас же напустилась на Чарлза, как ярый заступник, как женщина, встающая за другую женщину против общего врага.

— Чем вы ее обидели? — строго спросила она.

— Поверьте, — бормотал Чарлз, униженный и несчастный. — Поверьте, что мне трудно это объяснить. Лучше не спрашивайте, прошу вас. Вы этого не поймете.

Роза отвернулась. Плечи ее содрогались от беззвучных рыданий. Старшая сиделка пришла в бешенство, особенно от слов Чарлза, что она этого не поймет.

— Не пойму? Вот еще выдумали! — воскликнула она. — Вот так все вы поступаете, грязные вы козлы! Я-то все понимаю. Закрутили с нею, а потом довели до слез. Знаю я вас, будьте все вы прокляты! Не плачь, дурочка, — сказала она Розе. — Тебе же лучше, что отвяжешься от этого дрянного лоботряса. А вы берегитесь, бездельник! — сказала она, обращаясь к Чарлзу.

— Да, — бессвязно ответил Чарлз и кивнул.

— Вон, сейчас же вон отсюда! — бушевала она. — И ступайте, работайте, чтобы хоть чем-нибудь оправдать хлеб, который едите.

Без слов, с поникшей головой он собрал свои щетки и тряпки.