Специальный корреспондент

Он наступил на флаг Федерации и демонстративно вытер о него ноги.

— Разбирайте оружие, друзья! Оно нам пригодиться! В городе еще много подонков, подобных этим! Мы прикончим всех, придем в каждый дом, где подняли флаг федерации!

Мне тут же стало мерзко. «Придем в каждый дом…» У нас среди имперских добровольцев были такие же энтузиасты. «Вырезать до седьмого колена», «круговая порука», «выжечь крапивное семя» — отвратительно. Оскомина на зубах. Преторианцы пресекали такие инциденты на корню, руководствуясь прямым приказом Регента. Мы судили лоялистов, руководствуясь уголовным законодательством, и самая суровая кара, которая могла постигнуть семьи непримиримых — это поселение на севере, в том случае, если, например, жена во всем поддерживала своего мужа и была соучастницей преступлений против подданных Империи, но на ее попечении находились малолетние дети. Или — если она сама изъявляла желание переехать следом за мужем-ссыльным, например.

Я шагал прочь, и мимо меня пробегали еще группы бойцов, обозначавших себя розами, что-то выкрикивая и куда-то торопясь. Горели два или три дома, какие-то злодейского вида типы выбрасывали из окон вещи, на брусчатке лежал труп седого мужчины, под которым разливалась лужа крови. У меня было чувство, будто я переживаю самое худшее и самое долгое в мире дежавю, только в тропических декорациях. Я всё это уже видел, и снова ничего не мог поделать, ничего не мог изменить…

Или мог?

* * *

Имперское посольство напоминало осажденную крепость. Мощный кирпичный забор был увит колючей «егозой», ворота перекрыты стальными ежами из сваренных между собой рельсов. На крыше в укреплении из мешков с песком восседал настоящий преторианец с биноклем у глаз.

— Здравия желаю! — крикнул я.

Служивого аж подкинуло — он не ожидал услышать родную речь.

— О, гости! Из наших никак?

— Из ваших, из ваших! Открывайте, а то тут, того и глядишь, подстрелят ни за хвост собачий…

— Кузьма! — заорал преторианец, — Кузьма-а-а, открывай, земляк пришел!

Загрохотали запоры и калитка отворилась. Я шагнул внутрь, и у меня зарябило в глазах от таких родных усатых имперских рож.

— Ну, здорово, мужики!

— И вам не хворать… Документы покажите? — оберфельдфебель, судя по нашивкам, не потерял бдительности.

— Конечно, конечно, — полез во внутренний карман.

— Да свой он! Хаки! Офицер! Ну, поручик! Вспоминай — поезд, станция, батарея синих на опушке… И атака — психическая, в полный рост. Ух-х-х, было дело, до сих пор коленки трясутся! — оживленно заговорил тот, которого назвали Кузьмой — плечистый молодец, вряд ли старше меня.

Я вспомнил — и у меня в коленках тоже потяжелело.

— Там еще песня была… — я почесал переносицу.

— Верно… Но — песня не для этого места и времени. Особая песня. Пойдем уже, мы картошечку в мундире отварили, да с лучком зеленым, да со шпротами в масле м-м-м-м…

Мой рот наполнился слюной, но на провокацию преторианца я не поддался.

— Сначала — к консулу, потом — картошечка. И с меня — гостинцы, мужики. Знаете, как я рад вас видеть, а?

Даже и сам не представлял, что соскучился по соотечественникам. Конечно, я общался с Феликсом в Зурбагане, но — это другое. Душа уже грустила по нашим посконным угрюмым рожам, для которых улыбка — есть проявление радости и веселья, а не вежливости и доброго расположения. По простой и практичной имперской одежке, незамысловатой и такой вкусной еде, по фуражкам и сапогам… И по родной речи, конечно.

— Ну, к консулу так к консулу. Федоры-ы-ыч, визитера примешь?

— А кто там? — раздался молодой голос.

— Земляк! Офицер! Вроде как ИГО даже.

— ИГО? Иго-го! То есть — ого-го! Его-го то мы и ждали!

Преторианцы заржали. У них тут была какая-то своя, особенная атмосфера. Но этот Федорович мне уже определенно нравился.

От интерьера здания консульства веяло домом. Ковер и картина с медведями на стене, блестящий самовар, фарфоровая чашка с отбитым кусочком и трехлитровая банка с солеными огурцами на столе. И весь какой-то всклокоченный, с нечесаной шевелюрой и расстегнутой до пояса сорочкой худощавый молодой человек в пенсне.

— Эм-м-м, позвольте представиться — Иван Федорович Растропович, здешний консул… А вы, собственно…

Я представился и ответил на рукопожатие, Растропович с видимым облегчением рухнул на диван, достал сигару, откусил кончик и завертел головой в поисках огня. Наконец он нашел бензиновую зажигалку, раскурил и, выпустив целый сноп дыма, заговорил:

— Значит, три дня назад зуавы вошли в город — как на параде. Ну, фески, шаровары, вувузелы…

— Вувузелы?

— Вувузелы, да. Не перебивайте. В общем, целая рота — полторы или две сотни вооруженных до зубов головорезов. Сначала они бесчинствовали на наших дорогах и на Руанте — досматривали всех торговцев, кроме гемайнов — те могли и выстрелить в ответ…

— А я слышал — гемайнам хуже всех приходилось…