Читаем Специальный корреспондент полностью

«Высылаю суда тчк пять дней тчк убедите население тчк».

В этом и был главный подвох. Убедить горожан покинуть свои жилища могли только федералисты. Винке уже рассказал о результатах своей рекогносцировки — город цепью дозоров на суше окружили три батальона зуавов, переброшенных к Гертону по железной дороге. По морю приближалась эскадра из Зурбагана. И только река пока еще оставалась свободной.

И я молил Бога, чтобы зуавы попробовали пробиться к своей роте, забаррикадировавшийся на территории судоверфи — против двух или трех тысяч солдат у риольцев еще были шансы. Против всей армии городов побережья не помогла бы никакая храбрость и никакое протекторатское оружие. По крайней мере сейчас, когда ополчение Сан-Риоля только начинало приходить в себя после двух дней локальной гражданской войны и наводить порядок на улицах.

А у меня, преторианцев и гемайнов из экипажа «Магнолии» были шансы против зуавов, которые не зря сидели в доках. Конечно, протекторатские восьмидесятивосьмимиллиметровки были именно там.

Когда в предместьях завыли вувузелы, возвещая о том, что командир федералистов решился взять Сан-Риоль на испуг малыми силами, мы с преторианцем Кузьмой замерли за массивным бетонным забором, который опоясывал всю территорию верфи, и ждали сигнала от Винке, который вместе с матросами занял позицию в окнах здания на противоположной стороне улицы.

— Они правда такие отменные стрелки? — шепотом спросил меня Кузьма.

— Просто фантастика. Бинокулярный метод — это нечто, — подбодрил его я.

— Ну, дай Бог, дай Бог…

Хлопнул первый выстрел — это и был знак. Мы сломя голову помчались к воротам, на ходу поджигая фитили динамитных шашек. За нами бежал оберфельдфебель с огромным черным казаном в руках.

Черта с два кто-то узнал бы в нас подданных Его Императорского Величества. Усы были сбриты к чертовой матери, вместо черной формы преторианцы обрядились в ужасающие лохмотья, а на головные уборы прикрепили розы. И матерились исключительно на лаймиш — могут ведь, когда хотят!

* * *

Ворота провалились внутрь: всё-таки штурм — это была стихия преторианцев. Подкоркой мозга я понимал, что такое направленный взрыв, и зачем этим архаровцам казан и липкая смола, но видеть это воочию пока не приходилось. Мы, хаки-пехота, всегда работали более топорно.

Не переставая хлопали выстрелы, и, как подкошенные, падали на мощеный бетонными плитами двор зуавы, подстреленные гемайнами. Если верить документации, которую предоставили в ратуше — пушки должны были храниться в красных кирпичных пакгаузах с жестяными крышами — и мы тесной группой устремились туда.

Я успел заметить, как пара молодчиков в шароварах прошмыгнула впереди нас, и, видит Бог, у них в руках тоже дымился динамит. Ненормальные! Они хотели взорвать орудия — пусть и ценой собственной жизни. Преторианцы открыли огонь на ходу, и один из зуавов споткнулся, подстреленный, и упал, схватившись за колено.

Его добил Кузьма, одновременно пинком отправляя динамитную шашку в сторону недокопанной кем-то ямы. Шнур был довольно длинным, но в пакгауз мы всё равно не успели. Дощатая дверь слетела с петель мне навстречу, сметенная мощным взрывом, и я едва успел увернуться. Помещение заволокло вонючим дымом, и я, слегка контуженный, вбежал туда первым и споткнулся о расшитый ментик зуава — его оглушило посильнее моего. Два из шести находившихся тут орудий теперь имели вид совершенно непригодный для стрельбы — их стволы скрутило и перекорежило. Но четыре-то были в полном порядке, насколько я мог судить! Разве что брезентовые чехлы с них как ветром сдуло…

Это были те самые легендарные протекторатские «ахт-ахт», чуть ли не самые известные пушки Великой войны. Орудия планировались как зенитная артиллерия, эдакий карающий меч, призванный сдерживать дирижабли Альянса от атак на тевтонские города. А по факту — они разбирали на части даже тяжелые панцеры, и вносили опустошение в цепи атакующей пехоты… Единственным спасением было то, что производить такие орудия начали только в последний год войны и не успели насытить ими войска до того, как положение на фронтах и внутренние беспорядки вынудили Капитул и Магистра пойти на тяжелый для Протектората мир.

— Чисто!

— Чисто! — выкрикивали преторианцы, обходя углы ангара.

— Что у вас тут? — спросил оберфельдфебель, поправляя свою затрапезную фетровую шляпу.

— Четыре «ахт-ахт» — отрапортовал Кузьма, — Целые и невредимые. И два — вон, кренделя, а не орудия…

Старший преторианец почесал затылок:

— Это всё, что у нас есть. Еще полдюжины они таки уконтрапешили… Вот же бесовы дети! Но в храбрости им не откажешь. Как нам их теперь отсюда вывезти? Тут еще сотня солдат в соседнем ангаре — носу не кажут, боятся под огонь бородачей попасть — но ночь настанет, они нас на куски порвут.

Ситуация была аховая.

— Мужики, гляньте-ка! — крикнул один из преторианцев, и мы пошли на голос.

Перейти на страницу:

Все книги серии Старый Свет

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза