Спецкор. Любовь и тигры

Все остальные бойцы внимательно наблюдали за происходящим за перегородкой, так что момент отлета не прозевали только из-за стука вставшего на место настила. Никакого ускорения не чувствовалось, что было нормально, если вспомнить отсутствие взлетной полосы. Но мы, несомненно, летели — это можно было понять, по начавшим шевелиться и перебрасываться словами стальным фигурам.

— Жалко парня, — прогудело у меня прямо над ухом, — не повезло…

Все как по команде опять повернули головы, пытаясь разглядеть проходящее за перегородкой.

— Подарок домой передать бы… — заметил сосед слева.

— Не поймет ведь, да и вообще… — прогудело опять над ухом.

— У него сын, кажется, в триста пятнадцатой служит, можно с ним передать.

— Некому там передать, год назад извещение пришло. Может потому и он…

— А давайте Крайт отдадим? — последовал совет с другой скамьи из дальнего угла, после чего трюм заполнило конское ржание.

— Вот дает! А ведь Шутник бы оценил — она с него столько раз шкуру спустить обещала…

Что ж, все понятно, личный состав деликатно травит байки о понятном только посвященным, давая остальным вжиться в спокойную атмосферу и расслабиться после пережитого. И вслух, к слову, болтают специально, сильно сомневаюсь, что во всех скафандрах разом отказала связь, и теперь вынужденно пришлось пользоваться для общения внешними микрофонами и динамиками.

А теперь, видимо, начальство появилось — вон как все разом притихли. Громадная, даже на фоне всех прочих, фигура маячит возле ширмы и машет рукой, дескать — «подходи, не бойся», пришлось вставать и на ватных ногах топать мимо длинной шеренги статуй. И чем ближе подходила, тем больше меня охватывала странная уверенность, что это чудовище — женщина, и смотрит сейчас на меня с добротой и сочувствием. Хотя по фигуре судить невозможно, а уж выражение лица глухой шлем и вовсе не передает.

— Жаль, что так вышло, девочка… — Надо же, предчувствие оказалось верным, тембр голоса и интонации говорят об этом ясно.

Колос наклоняется, и под его руками расходятся края мешка. Кажется, корабль маневрирует — вон как под ногами качнулся пол. Только это сейчас неважно, ведь предо мной, на металлическом полу, лежит Кроха. Легким движением высвобождаю локти от поддерживающих рук и накланяюсь ближе.

Да, это действительно он. Вон даже мерзавец язык набок свесил совсем как в тот раз… Только теперь, в подернутых пленкой глазах не бродят искорки смеха.

Кажется, мне что-то говорят, но слова не пробиваются через пелену тишины. Тогда колосс достает из кармашка на поясе самый обычный бинт и, заправив назад язык, начинает подвязывать нижнюю челюсть, так ведь действительно положено…

— … девочка, он ведь погиб ради тебя. Закроешь глаза?

— Я н-н-е смогу. — Это мой голос? Наверное, да, хотя и звучит, как чужой.

— Соберись, плохая это примета, когда мертвый смотрит. Или тебе помочь? — голос полон сочувствия, и я не могу ему противиться.

— Нет, я смогу!

Веки подались неожиданно легко. «Прощай…»

Меня прижимают к почему-то теплому металлу и, обняв за плечи, ведут мимо ширмы. Там небольшой закуток с двумя откидными сиденьями и небольшим столиком, хозяйка наливает мне полный металлический стакан прозрачной жидкости:

— Выпей.

— Спасибо, но…

— Пей! Это тебе надо, а хмель все равно не возьмет. — Маленькими глоточками, как воду, пью жидкость, не чувствуя вкуса, но тело пробивает жар, а на глаза наворачиваются слезы.

— Ты поплачь, не стесняйся, сразу легче станет. — Слезы высыхают.

— Спасибо! Но я думаю, он не хотел бы, чтобы я горевала. — Почему-то мне кажется, что качание глухого шлема одобрительное, а не осуждающее.

— Ну, тогда держись. Там его пока готовят… Не стоит тебе это видеть. Посидим пока здесь.

Отчего бы не посидеть, если тело само расслабляется и глаза закрываются. Чтобы открытся через миг.

— Пора?

— Да.

Выходим назад, там произошли некоторые изменения — в боковой двери трюма раскрыт широкий проем, а за ним… Синь океана и качающееся над бездной завернутое в белую ткань тело.

— Он ведь любил воду?

«Да, он любил воду…». Шаг в сторону бездны, один, второй. Вопрос в спину: «Ты ведь сможешь?». Да, я смогу, я сильная, а он действительно любил море. Меня придерживают за пояс: «Зачем? Я ведь смогу…» — а в руке оказывается стропорез, наверняка тот самый, с которым мы прошли через половину этого мира. Легкое касание и последняя нить рвется.

Тело летит вниз, на встречу с первозданной стихией, всплеск и остаются только расходящиеся круги на воде. Всё!

Меня оттаскивают от проема и суют в руку полный стаканчик.

* * *

Лесная поляна, уже другая. На поляне стоит челнок, аппарель опущена, но на ней нас проважает только командирша. Под ногами наши вещи, пришла пора прощаться.

— На восток где-то полтора часа хода — и выйдете к лагерю. В пути оружие держите наготове, — да, теперь мы можем рассчитывать только на себя… — Удачи!

Но вместо того, чтобы уйти вовнутрь, великанша делает шаг вперед: