Спецназовец. Шальная пуля

Это было не так удобно, как рассованные по всем щелям в доме передающие радиомикрофоны, зато позволяло обойтись без постоянного дежурства вблизи дома. Аккуратно устанавливая на место крышку прибора, Юрий невесело усмехнулся: вот она, победа! Ему удалось заставить могущественного противника попятиться, пойти на уступки. Правда, эта мизерная победа стоила жизни человеку и его псу, и у Юрия было сильное подозрение, что счет жертв еще далеко не полон. И для чего это все? Для того, чтобы уважаемый Магомед спокойно спал и без помех вел заведомо обреченные на провал переговоры о мирном отделении Северного Кавказа от России?

Якушев вздохнул и тихо выругался сквозь зубы: приходилось констатировать, что даже эта цель, какой бы мизерной она ни была, пока не достигнута. И, положа руку на сердце, Юрий очень сомневался, что может, а главное, хочет ее достичь.

Тяжелые портьеры на окнах были по обыкновению плотно задернуты, превращая день в непроглядную ночь. Углы просторного кабинета тонули в густом сумраке, лишь на столе горела яркая лампа, вокруг которой, лениво извиваясь, плавали сизые космы табачного дыма, да голубовато светился плоский экран компьютерного монитора. Полковник Томилин сидел за компьютером, нацепив большие, плотно прилегающие к голове наушники, и, высунув от усердия кончик языка, щелкал кнопками мыши, манипулируя с диктофонной записью своего разговора с Асташовым.

Не будучи до конца уверенным в своих познаниях, которые были сугубо теоретическими и до сих пор ни разу не применялись на практике, полковник первым делом создал несколько резервных копий записи и теперь портил их одну за другой – вырезал, копировал, вставлял, менял местами слова и фразы, превращая беседу в монолог – примерно такой же по содержанию, как и первоначальная запись, но совершенно иной по смыслу.

Томилин точно знал, что конечный продукт, каким бы удачным он ни получился, не выдержит даже самой поверхностной, проведенной спустя рукава экспертизы. Он и не был на это рассчитан; Александр Борисович и в мыслях не имел тягаться с маститыми экспертами института криминалистики, он просто хотел немного подстраховаться, оградить себя от негативного воздействия некоторых базовых человеческих инстинктов и основанных на них неотъемлемых свойств человеческой натуры – трусости и жадности, например.

Работа была кропотливая, требующая полной сосредоточенности и филигранной точности, да еще и связанная с техникой, которую Томилин, мягко говоря, недолюбливал. Но и элемент творчества в этой работе присутствовал, и как-то незаметно для себя Александр Борисович увлекся. Немного освоившись с программой, он понял, что мог бы очень далеко зайти, вложив в уста школьного приятеля любую ересь, вплоть до пламенного призыва к свержению существующего политического строя. Но это было ни к чему, и, смирив гордыню творца, неожиданно почувствовавшего себя всесильным, он продолжал работать, придерживаясь заранее набросанного на листке бумаги сценария.

С головой уйдя в работу, отгороженный от всего мира стеной сумрака за пределами отбрасываемого лампой светового круга и раздающимся в наушниках бормотанием, Томилин не услышал стука и опомнился только тогда, когда каким-то шестым чувством ощутил присутствие в кабинете постороннего. Оторвав взгляд от монитора, сощурившись, он разглядел капитана Куницына, который, до половины просунувшись в приоткрытую дверь, вопросительно смотрел на него, явно чего-то дожидаясь – по всей видимости, ответа на вопрос, можно ли ему войти. Мысленно коря себя за рассеянность, более приличествующую писателю или композитору, чем полковнику ФСБ, Александр Борисович молча указал Куницыну на стул.

Пока капитан двигался по вытоптанной ковровой дорожке, держа путь к столу для совещаний, Томилин щелчком мыши сохранил промежуточные плоды своих полуторачасовых усилий, свернул программу, включил воспроизведение первой подвернувшейся под руку музыкальной композиции и только после этого снял и положил на стол наушники. Когда Куницын уселся, из наушников едва слышно доносился искаженный дребезжанием мембраны голос Примадонны: «…кого угодно ты на свете обвиняй, но только не меня, прошу, не меня!»

– Извини, – сказал полковник, очередным щелчком мыши выключая музыку. Он небрежно, как бы между делом, выдвинул ящик стола и смахнул туда листок с тезисами поддельной аудиозаписи. – Решил отдохнуть пару минут – музычку послушать, пасьянс разложить… Что у тебя? Вижу, новости приятные, сияешь, как новенький пятак.

– Так точно, Александр Борисович, – кивнул головой Куницын, острое лицо которого не то чтобы сияло, но действительно выражало положительные эмоции. – Есть подвижка в деле Якушева.

– Во-первых, никакого дела Якушева в природе не существует, – слегка осадил его Томилин. – Обратить на человека внимание и возбудить против него уголовное дело – не совсем одно и то же, Женечка, дружок. Ты, человек с высшим юридическим образованием, должен это знать и помнить. Не в собесе работаешь! Так что ты там на него нарыл?

– Пока ничего, – признался заметно сникший капитан.