Он услышал глухой металлический лязг и шорох травы, а когда оглянулся, старика и след простыл. О его недавнем присутствии напоминали только лежащие в траве инструменты и клетчатая сумка. Дед исчез без следа, будто испарился; для ветерана Второй мировой он был слишком молод, для афганца, пожалуй, староват, но так исчезать его обучили явно не в собесе. Впрочем, в мирный, казалось бы, период между концом Второй мировой и началом первой чеченской русские солдаты успели поучаствовать во множестве неизвестных широкой общественности войн и вооруженных конфликтов, и сварливый дед вполне мог оказаться ветераном одного, а возможно, и нескольких негласных вмешательств в чужую внутреннюю и внешнюю политику.
Дача Басалыгина молчала. Она казалась бы вымершей, если бы не торчащий у ворот джип Молоканова и не голоса в наушнике. То, что они говорили, не внушало оптимизма в отношении дальнейшей судьбы давшего себя обмануть полковника, но шанс еще оставался, и Юрий покинул укрытие.
Он одним стремительным броском пересек открытое пространство, перемахнул через забор и приземлился в рыхлую землю грядки, из которой уже буйно и дружно выпирали ярко-зеленые перья лука. Прыгая через какие-то наполненные зловонной жижей корыта и накрытые полиэтиленом пирамидальные кучки навоза, Якушев перебежал участок, проскочил узкую улочку, рванул на себя оказавшуюся незапертой калитку и с разбега въехал обеими ногами в клумбу с тюльпанами. Из открытого настежь окна на него свирепо заорала какая-то тетка, но, увидев кровь на его лице и винтовку в руках, с коротким оглушительным визгом скрылась в глубине дома. Якушев обогнул строение, миновал дощатый нужник, из которого его окликнул удивленный мужской голос, продрался через густой малинник на границе двух участков, с грохотом сшиб подвернувшееся под ноги ведро и вышел на финишную прямую.
– Прослушка? – звучал, казалось, прямо внутри головы насмешливый голос Молоканова. – Ну, вы как дети, ей-богу! Сначала Арсеньев, теперь ты… Что вам ни скажи, всему верите. Сам я ее поставил, понимаешь? Сам! Это и не микрофон вовсе, а так, муляж, дурилка картонная, пуговица и кусочек фольги. Арсеньеву я сказал, что это твоя работа, тебе – что Спеца… А вы и купились. Ах, мы в одной лодке, ах, мы под прицелом! В одной лодке… Да я с вами, баранами, на одном поле по нужде не сяду!
Прижавшись плечом к нагретым солнцем шершавым доскам забора, Юрий перевел дыхание и плавно, стараясь не шуметь, оттянул затвор винтовки.
– Не ты ли мне десять минут назад цитировал этого, как его… Акутагаву? – спросил Басалыгин. – Все-то у тебя дураки, один ты на белом свете умный уродился. Не страшно – с таким интеллектом и без охраны?
– Молоток, полковник, тяни время! – одними губами прошептал Юрий и осторожно толкнул калитку.
«Знать бы еще, на что рассчитывает Мамонт, – подумал он, стремительно и бесшумно поднимаясь на крыльцо. – Если Молоканов уверен, что я труп, у Басалыгина тоже не должно быть причин в этом сомневаться. Но все равно он прав: время надо тянуть до последнего. Как сказал один умный человек, из каждого мгновения вырастает павлиний хвост возможностей. В конце-то концов, на дворе день, кругом люди, а поперек дороги стоит машина с простреленным ветровым стеклом и, как предполагается, свежим трупом внутри. Ситуация для убийцы не самая выгодная, хотя, надо признать, продумал он все неплохо. Да и что тут продумывать? Свалить мою смерть на Мамонта – это же само напрашивается! Трупом больше, трупом меньше – кто станет в этом разбираться?»
Входная дверь была не заперта. Дверь, что вела из кухни в гараж, тоже оказалась распахнутой. Внутри горел свет, и Юрий увидел в дверном проеме, как картину в раме, Молоканова с пистолетом в поднятой на уровень глаз руке. Майор стоял к нему в профиль и был виден примерно до середины бедер. Басалыгин в поле зрения не попадал, зато Юрий отчетливо видел, как большой палец Молоканова взвел курок пистолета.
Он вскинул винтовку к плечу и выстрелил – как обычно в такие моменты, по наитию, не целясь. И, опять же как обычно, пуля нашла цель так же точно, как если бы Юрий просто ткнул в нее пальцем. Послышался лязгающий щелчок, пистолет, беспорядочно кувыркаясь, отлетел к дальней стене, а Молоканов присел, шипя от боли и прижимая к груди ушибленную, а может быть, и вывихнутую кисть.
– Привет, майор, – сказал Юрий, направляясь через кухню к гаражу. – Пару голов на холодец не продашь?
– Ты не знаешь, во что суешься, идиот, – прошипел Молоканов.
– Да ну?! – весело изумился Якушев. – Боюсь, это ты не знал, во что суешься, когда залез в мой дом и застрелил своего кореша из моей винтовки.
– Я?! – очень натурально возмутился майор.
– Пристрели его, Спец, – бессильно опускаясь на ящик с растопкой, попросил Басалыгин. – Это не человек, а упырь какой-то. Стреляй, не давай заговорить себе зубы.
– Конечно-конечно, – криво усмехнулся Молоканов. – Давай стреляй! А потом либо сядешь на пожизненное за его дела, – он кивнул в сторону полковника, – либо ляжешь в эту яму. Знаешь, что в ней?