Спецназовец. Взгляд снайпера

Капитан сел за руль своей немолодой «хонды», на заднем стекле которой по распространившейся в последнее время среди владельцев автомобилей этой марки моде красовалась наклейка с надписью: «BMW – тоже машина!», и поехал в управление. Мрачный Мамонт, узнав о смерти Гунявого, помрачнел еще больше, но удивленным он не выглядел, что свидетельствовало в пользу версии Молоканова, согласно которой господин полковник основательно приложил руку к серии убийств, которую сам же и расследовал. Будто задавшись целью окончательно утвердить капитана в этом нелестном мнении о своей персоне, Басалыгин завалил его бумажной работой, заставив приводить в порядок документацию, которую они с Молокановым за всеми своими делами и впрямь основательно запустили.

Арсеньев трудился дотемна, вдыхая бумажную пыль и выслушивая шутки коллег, каждый из которых после происшествия в «Лагуне» считал своим долгом заглянуть к ним в кабинет и более или менее плоско высказаться по этому поводу.

Когда он наконец смог покинуть рабочее место – не потому, что окончательно разобрался с бумагами, а потому, что не собирался корпеть над ними до утра, тем паче что Мамонт уже уехал, – было уже начало одиннадцатого. Сунув руки в карманы, задумчиво побрякивая лежащими в пакете винтовочными патронами, капитан дошел до своей машины, сел за руль и закурил. Больше всего ему сейчас хотелось поехать домой и провести остаток вечера наедине с бутылочкой пива и телевизором. Это представлялось не только заманчивым, но и самым благоразумным: в столь поздний час Спец почти наверняка уже сидит дома, а значит, осуществление молокановского плана придется отложить до завтра. Но Молоканов взбесится, если узнает, что его распоряжение осталось невыполненным, и будет, наверное, прав: если в его версии есть хоть какая-то доля истины, сейчас на счету каждая минута. И вполне возможно, Мамонт неспроста на весь вечер приковал капитана к письменному столу. Возможно, пока Арсеньев занимался писаниной и орудовал архаичным дыроколом, подшивая протоколы допросов, они со Спецом уже разделались с Молокановым. Не дай бог, конечно, но кто их, в самом деле, знает, этих маньяков?

Когда было надо, Арсеньев умел работать по-настоящему, без дураков – не спать по четверо суток кряду, усиленно шевелить мозгами, непрерывно мотаться по городу и даже лезть под пули, отлавливая отморозков, для которых человеческая жизнь не стоит ломаного гроша. Другие в убойном отделе не работают – они либо уходят из органов, либо находят для себя местечко поспокойнее здесь же, на Петровке, либо их тихо увольняют от греха подальше. Как и Молоканов, Дмитрий Арсеньев был прирожденным сыскарем и не мыслил себя в ином качестве. А то, чем они с майором занимались параллельно выполнению служебных обязанностей, было просто способом компенсировать недостаток бюджетного финансирования и повысить уровень жизни сотрудников правоохранительных органов – не всех, конечно, об этом пусть думают правительство и президент, а только тех, которые этого по-настоящему заслуживают: майора Г. Молоканова и капитана Д. Арсеньева.

В данный момент необходимость хорошенько поработать была налицо. От решительных и точных действий капитана теперь зависело уже не начисление квартальной премии и не закрытие очередного дела (хотя и это в конечном счете тоже); если верить фактам и Гене Молоканову, Арсеньев сейчас занимался спасением собственной жизни.

Такое важное дело требовало ответственного подхода. Для начала капитан заехал в кафе неподалеку от управления, где его хорошо знали, наспех перекусил и попросил завернуть с собой несколько бутербродов и наполнить крепким черным кофе литровый термос, который постоянно возил в машине на всякий пожарный случай. Если Спец в данный момент находился дома, ночка Арсеньеву предстояла длинная. Нужно было дождаться, пока этот профессиональный убийца покинет квартиру, и, не откладывая дела в долгий ящик, проникнуть внутрь, чтобы оставить в каком-нибудь укромном местечке подарок Молоканова – дюжину патронов от снайперской винтовки Драгунова, улику, которая послужит основанием для ареста Спеца.

Было уже около полуночи, когда он остановил свою «хонду» во дворе старого пятиэтажного дома, в котором обитал Якушев. Выключив зажигание, капитан перегнулся через соседнее сиденье и, вывернув голову так, что захрустели шейные позвонки, посмотрел наверх, на окна третьего этажа. В двух окнах еще горел свет, и одно из них, увы, было окном квартиры Якушева. Припомнив расположение комнат, Арсеньев пришел к выводу, что это гостиная. Свет внутри был приглушенный, неяркий – видимо, горела настольная лампа или бра. Это мог быть и какой-нибудь торшер, но данного предмета мещанской роскоши капитан во время своего первого визита в квартиру не заметил.