Шойгу рассказал Герасимову о задачах, которые поставил перед Минобороны Верховный Главнокомандующий и потребовал, чтобы Генштаб к утру полностью завершил разработку плана усиления группировки и обеспечения безопасности объектов и личного состава Черноморского флота в Крыму.
Тогда и Путин, и Шойгу, и Герасимов избегали слова «операция». Оно придавало кремлевскому замыслу какой-то слишком военный оттенок. Хотя и Путин, и генералы уже в тогда предвидели, что это в любом случае даст и Киеву, и Вашингтону, и НАТО еще один повод для того, чтобы обвинить Россию в «оккупации» Крыма.
Кремль же должен был показать миру, всем критикам и обвинителям, что Россия, строго в рамках достигнутых в 2010-м году с Киевом договоренностей, имеет полное право ввести на полуостров дополнительные силы и довести свою группировку в Крыму до разрешенной харьковскими соглашениями численности. Зачем? Затем, чтобы надежно обеспечить безопасность кораблей и береговых объектов, военнослужащих и членов их семей от агрессивных выходок националистов. А заодно – и выровнять в Крыму соотношение численности российских военнослужащих с украинскими.
С другой стороны, ситуация на полуострове развивалась так, что она все больше начинала походить на восстание Крыма, не желающего жить в одной упряжке с Украиной, где власть захватили самозванцы, поправ Конституцию страны и достигнутые с законной властью договоренности.
Крым все громче и настойчивей заявлял о своем желании вернуться в Россию, а Кремль прекрасно понимал, что такая ситуация была историческим шансом. Упустить его – предать Крым. Воспользоваться им – восстановить историческую справедливость. Референдум о выходе Крыма из состава Украины и возвращение полуострова в Россию был единственным легитимным способом решения этой проблемы.
Но не было никаких гарантий, что противники референдума не сорвут его, не бросят вооруженные отряды националистов или даже армию на «сепаратистов». А это – гражданская война. Кремлю нужно было гарантированно обеспечить безопасность референдума и застраховать Крым от гражданской войны.
После звонка Шойгу Герасимов пригласил начальника Главного оперативного управления (ГОУ) Генштаба генерал-полковника Владимир Зарудницкого и приказал срочно завершить работу над планом переброски дополнительного контингента наших войск в Крым.
План должен был учитывать несколько ключевых моментов: необходимо было максимально быстро и скрытно перебросить личный состав и боевую технику на полуостров, в тесном взаимодействии с силами местной самообороны не допустить прорыва в Крым рвущихся «наводить порядок» вооруженных отрядов националистов, обеспечить безопасность референдума и заблокировать возможность вооруженного вмешательства украинской армии.
Одновременно перед Черноморским флотом, его авиацией и частями береговой обороны ставилась задача держать под плотным контролем группировку кораблей НАТО в Черном море.
С этой целью была поставлена задача перебросить в Крым наш самый эффективный комплекс береговой обороны «Бастион».
В случае неблагоприятного развития ситуации нашим подразделениям ставилась задача взять под охрану все важнейшие крымские объекты жизнеобеспечения – транспорт, связь, финансы, водоснабжение, теплоснабжение, снабжение электроэнергией.
На рабочих картах наших командиров были обозначены и все объекты министерства обороны Украины, пограничной службы, внутренних войск, баз хранения.
Самые сложные и крупные зоны ответственности достались командующему войсками Южного военного округа генералу Галкину, начальнику штаба ЮВО генералу Сердюкову, а также командующему Черноморским флотом России вице-адмиралу Витко.
План не исключал и самых крайних вариантов развития событий – ракетно-ядерных ударов НАТО по российским частям в Крыму. На это наши Стратегические ядерные силы были обязаны адекватным образом и мгновенно отреагировать. И хотя такой случай (нанесение ядерных ударов противником по Крыму) рассматривался как маловероятный (и даже невероятный), его наш Генштаб полностью не отбрасывал…
Все служебные разговоры, которые касались переброски дополнительного контингента наших войск в Крым, даже по внутренним телефонам Генштаба и Минобороны были запрещены. Но если бы их и удалось прослушать матерым спецам ЦРУ, Агентства национальной безопасности США или других американских разведок, часто «пасущихся» на Арбатской площади и Знаменке со своей аппаратурой, они не обнаружили бы и малейших признаков подготовки какой-то грандиозной затеи в «мозговом тресте» Российской армии.
Это была первая бессонная ночь Минобороны и Генштаба в феврале 2014 года. А впереди было еще три десятка таких ночей – до самого конца марта. И все это время офицеры Минобороны и Генштаба (включая министра, НГШ, их замов и начальников управлений) лишь раз в день (а то и раз в неделю) заглядывали в семьи – вся их жизнь была связана тогда с коротким словом «Крым».