– Дай бог памяти, года три с лишним прошло.
– А я тебе о чем?
– Хорошо. Сейчас подбираемся поближе к периметру, находим самое высокое дерево, забираемся на него – и, пожалуйста… Все видать, как в кино в сельском клубе.
– Тут одна сложность, старшина.
– Какая?
– Забраться на высокое дерево не так просто.
– Эх, Иван Семенович, скажите, вы кто по профессии? Сейчас, понятно, разведчик, а в прошлой жизни кем были?
Грибной только головой покачал, мол, ну и вопросик.
– В прошлой не помню, а вот два месяца назад точно был инженером-строителем.
– А я год назад лесником трудился. В этом прекрасном смоленском лесу, только в соседнем районе. Тут рукой подать до города Рудня. Так вот пока вы месяц по лесу шастали, препятствия преодолевали, я договорился с полковником Селезневым сделать для меня лапы. Видели когда-нибудь, как электрики с их помощью на столбы залезают.
Грибной рассмеялся.
– Я сам на стажировке в училище электриком пахал, считай, спал в этих лапах.
Сараскин порылся в вещмешке и торжественно извлек на свет новенькие лапы.
– Ну что, товарищ военинженер, предоставить вам право первой ночи или как?
– Давай, старшина, тряхну стариной, вспомню молодость. А ты на часах постоишь.
Грибной надел на сапоги стремена лап, затянул покрепче новые сыромятные ремни, вонзил острие лапы в мягкую древесину сосны. Поднялся на одной ноге, опробовал, выдержит ли его вес это приспособление, и сделал второй шаг. Вскоре он поднялся на самый верх сосны. Сараскин в это время занял оборону внизу.
Старшина пристально смотрел через сетку на территорию, занятую немцами. Чувствовал, как волнение подкатывает к сердцу. Сверху дерева, где засел с биноклем Грибной, были зеленые ветки, однако не очень густые, и военинженер был виден, как на ладони.
Когда Грибной спустился с дерева, старшина перевел дух.
– Наконец-то, вы же там как мишень в тире.
– Ох, Егор, наворотили немцы в твоем любимом Гнездове, – сказал военинженер. – Смотри, здесь на карте железной дороги нет. На самом деле она уже есть. Протянули рельсы с территории объекта к станции. Платформу перестроили. Так что теперь Гитлеру и из своего поезда выходить не надо – премяком в ставку.
– Вы все-таки считаете, что здесь они ставку роют?
– Не знаю, старшина, но стройка большая и очень серьезная.
…Снайпер лейтенант Николай Григорьев уже несколько часов наблюдал за дорогой, которая вела на объект. Движение транспорта было далеко не интенсивным. Изредка проезжали машины с закрытым верхом, открытые грузовики с различными стройматериалами. Еще реже появлялись легковые автомобили. За все время наблюдения прошло два штабных «кюгельвагена» и один «хорьх».
Иногда на дорогу выходили парные патрули, промаршировал взвод солдат во главе с крикливым унтер-фельдфебелем, торопясь пробежали двое в непонятной форме – кургузых то ли куртках, то ли шинелях грязно-оливкового цвета. На рукавах у них были повязки со свастикой. Все они были идеальными мишенями снайпера. Только не в этот раз.
Ближе к вечеру лейтенант решил покинуть свой наблюдательный пост, уйти поглубже в лес, где и переночевать. Он миновал березовую рощу, пересек большую поляну, заросшую редким кустарником, и расположился на высоком взгорке. Позиция была удачная. Со стороны поляны его скрывала полоса деревьев, а снайпер, наоборот, хорошо видел и контролировал поляну.
Не прошло и получаса, как он устроился на отдых. Вдруг до его слуха донеслись звуки выстрелов, крики, лай собаки. Григорьев прильнул к прицелу, «прощупал» кромку леса с той стороны, откуда доносился шум, однако ничего не увидел. Березы, как и прежде, были грациозны, легкий ветерок шевелил их зеленые косы. От них веяло миром и спокойствием.
Однако шум все усиливался, собачий лай становился громче, и вот он увидел, как из рощи выскочили двое – паренек и девушка. Они держались за руки, бежали, метались то в одну, то в другую сторону, желая скрыться в редком кустарнике. Следом за ними бежали четверо – немецкий солдат с автоматом на перевес, с поводка которого рвалась огромная, черная, как смоль, овчарка. Чуть поодаль, разворачиваясь в цепь, торопились трое полицаев. На ходу они пытались стрелять по убегающим, однако, к счастью, всякий раз промахивались.
Дистанция между убегающими и догоняющими быстро сокращалась. Еще несколько прыжков – и фашистский пес настигнет беглецов. Григорьев вскинул винтовку: «Прости, командир!»
Первым упал в траву немец. Казалось, он просто споткнулся. В шуме погони, собачьем лае никто не расслышал звука выстрела.
Один из полицаев пробегая, крикнул другому:
– Иван, что там с Гансом?
Иван ответить не успел. Его сразила пуля снайпера. Григорьев увидел, как полицай справа, присел на колено, прицелился в бегущих. Еще мгновение – и он убьет кого-то из них. Снайпер оказался быстрее.
Последний, оставшийся в живых полицай, поняв, в чем дело, резко бросился в кусты, потом сгорбившись, петляя, побежал назад.
– Ах ты ж, падаль, – прошептал Григорьев. – Как в безоружных ребят стрелять, так ты герой. Теперь, как заяц петляешь.