Несомненно, что возвратившиеся из походов солдаты принесли с собой новые понятия о человеческом достоинстве и у них впервые явилось представление о долге гражданина и его правах. Но, однако, такое развитие личного состава войсковых частей может быть отмечено лишь в гвардии и незначительном числе армейских частей, в остальной части армии развитие как офицеров, так и нижних чинов, а особенно отношения между собой были совсем иными.
Необходимо иметь в виду, что в армии оставалось еще немало бывших „гатчинцев“ и их ярых последователей, продолжавших исповедовать павловский катехизис муштры; им понятны были лишь жестокие приемы обучения и странно было обходиться без телесных наказаний.
Правда, с восшествием на престол Александра I эти офицеры притихли и временно предали забвению свои приемы воспитания, но все же отношение их слишком резко отличалось от отношений передового офицерства, несмотря на то что многие из этих гатчинских отпрысков побывали за границей».[254]
С 30 сентября по 22 ноября 1818 г. в Ахене проходил первый конгресс Священного союза. Его участники, констатировав рост революционных настроений, договорились пресекать развитие опасного движения в Европе.
В этот период процесс постепенного отхода Александра I от его ранних либеральных идей усилился. Вероятно, именно страх перед «крамольными» идеями свободы и демократии, не утратившими своей привлекательности для европейцев и после реставрации монархий, стал причиной досрочного (на два года раньше!) вывода русского Оккупационного корпуса из Франции. Четвертого ноября 1818 г. корпус походным порядком отправился в Россию, где был расформирован как политически неблагонадежный. Декабрист Н. А. Бестужев, который встречался с офицерами и солдатами этого корпуса в 1817 г., воспоминал:
«Самый наш рейс до Кале и возвращение от него в Россию дал обильною струею благотворительную влагу для роста семян либерализма <…>. Большая часть, даже из самых дубоватеньких офицеров, даже истертый службою батальонный командир майор Карлович, только что женившейся на молоденькой француженке, – все они утратили этот вечно присущий русской армии солдатизм и либеральничали напропалую. Тем более этот дух проявился в высшей иерархии корпуса Воронцова, между офицерами его штаба, с которыми мы очень сблизились и неразлучно провели все время до самого нашего отправления из Кале. Понятно, почему весь этот корпус по возвращении его в Россию был раскассирован».[255]
Практически сразу после возвращения армии из-за границы началось ничем не оправданное снижение боеспособности основной части войск. Вопреки возражениям многих старших военачальников во главе с М. Б. Барклаем-де-Толли, И. И. Дибичем и А. А. Аракчеевым в 1817 г. часть армии перевели на систему военных поселений. Одной из причин этого был недостаток финансов и невозможность демобилизации излишних войск. (Аракчеев буквально на коленях умолял Александра не предпринимать губительного шага, говоря: «Государь, вы образуете стрельцов!»[256]
)Школа боевой подготовки в войсках методично искоренялась, ее место занимала утомительная и бессмысленная на полях сражений шагистика. Симптоматично, что решение о возвращении к прусским (фридриховским) методам обучения войск Александр во многом принял под влиянием западных советчиков. Система военных поселений и чрезмерное увлечение строевой подготовкой стали одной из причин массового дезертирства, причем не только солдат, но и офицеров. Шах Персии даже сформировал из таких дезертиров личный гвардейский батальон, бойцы которого вернулись на родину только при императоре Николае I.
Увлечение внешней стороной службы была связана с любовью Александра I к парадности. Сыграла свою роль и победа русского оружия над армией Наполеона – она принесла чувство самоуспокоенности, шапкозакидательские настроения. Была и еще одна причина ослабления армии, о которой поклонники декабристов предпочитают не упоминать: в офицерской и особенно гвардейской среде ухудшилась дисциплина, молодые офицеры позволяли себе обсуждать распоряжения вышестоящих начальников, что является прямым нарушением устава, а некоторые откровенно пренебрегали исполнением служебных обязанностей.
Николай Павлович так описывал нравы, царившие в Зимнем дворце в 1818 г.:
«Большею частью время проходило в шутках и насмешках насчет ближнего; бывали и интриги. В то же время вся молодежь, адъютанты, а часто и офицеры ждали в коридорах, теряя время или употребляя оное для развлечения почти так же и не щадя начальников, ни правительство. <…> Долго я видел и не понимал; сперва родилось удивление, наконец, и я смеялся, потом начал замечать, многое видел, многое понял; многих узнал – и в редком обманулся».[257]