Выше уже сказано о тех обвинениях, которые слышатся со всех сторон на то, что развитие, даваемое учебным ведомством в последнее 10 лет, вместо того чтобы принести хорошие плоды, создало, напротив, поколение, зараженное ультрадемократизмом, социализмом, нигилизмом, и что вред каждого из этих стремлений делается тем более опасным, что последователи их поставляют за цель жизни пропагандирование своих идей между юношеством и даже между детьми, которых они делают вредными гражданами, могущими потрясти со временем общественный порядок государства. Нет сомнения, что корень зла скрывается главнейше в политических и нравственных убеждениях тех личностей, в руках которых находится воспитание молодого поколения; многие из них сами посевают в молодежи эти вредные семена. Существуют факультеты в университетах и даже целые гимназии, как, например, Пензенская, Саратовская, Казанская, которые приобрели прискорбную известность своим дурным духом. Между тем не видно, чтобы для искоренения такого зла были приняты действительные меры. Личный состав, как преподавателей, так и учебного начальства, должен быть поэтому значительно изменен, и нельзя не прийти к прискорбному заключению, что
Независимо от сего нельзя не обратить внимание на следующее важное обстоятельство: законы весьма ясно и строго определяют условия, требуемые от лиц, которым дозволяется народное и частное воспитание. Именно звание домашнего учителя присвояется только лицам, окончившим курс в высших учебных заведениях или выдержавшим установленный для сего экзамен; лица же, [которые] принимаются за воспитание детей, не имея надлежащих по закону свидетельству, и родители или содержатели пансионов, берущие подобных лиц для обучения детей, должны по закону подвергаться за это денежным пеням. Законоположения эти, однако, никем не соблюдаются, и как народным, так и частным воспитанием руководят самые жалкие личности. В столицах и внутри империи есть множество людей между гимназистами высших классов, которые свободно занимаются воспитанием детей. Дешевизна их условий служит приманкой для многих недостаточных родителей, теряющих из виду, что люди эти имеют целью нравственное растление юношества. Если приведенные законы устарели, то следует их изменить, но во всяком случае не может быть допущен тот беспредельный простор, который существуете ныне в этом отношении».[441]
Пока Особая комиссия вырабатывала меры противодействия революционерам в области свободы печати и народного образования, Шувалов и Трепов продолжали формирование Охранной стражи. К концу мая 1866 г. ее штаты были полностью укомплектованы. Вторым помощником начальника команды стал подпоручик варшавской полиции А. И. Поляков. Из восьмидесяти нижних чинов 30 унтер-офицеров были переведены из уездных жандармских команд 1-го (Санкт-Петербургского) и 3-го (Варшавского) округов Корпуса жандармов, 16 унтер-офицеров – из Варшавского жандармского дивизиона и городской жандармской команды; 25 вахмистров отобрали из полиции Варшавы, трех – из полиции Риги и шестерых – из городовых, ранее служивших в Дворцовой страже. Были зачислены еще три секретных агента: мещанин И. Кожухов из Третьего отделения, отставной губернский секретарь Новицкий и рижский гражданин Кильвейн. Поспешное формирование стражи отразилось на качестве личного состава: в июле из-за неблагонадежности, неспособности, нерасторопности, грубости и лености из нее были уволены четыре человека.
Поскольку Третье отделение существование стражи стремилось сохранить в тайне, ее создание не было оформлено законодательно. Во-первых, императора смущал сам факт охраны его особы от подданных. Кроме того, секретность способствовала сотрудникам стражи в исполнении их тайной службы. Для достижения целей охраны они должны были действовать конспиративно: вести себя так, чтобы публика не обращала на них внимания; никому и нигде нельзя было объявлять свое звание или объяснять характер своих обязанностей. Чины стражи должны были нести службу в гражданской одежде, и лишь в особых случаях некоторая часть стражников могла надевать форму. Каждому стражнику выдали номерное удостоверение, которое он не мог передавать никому под страхом самой строгой ответственности. В удостоверении указывалось, что его предъявитель состоит на службе при Третьем отделении. Если охранник нуждался в помощи полицейских, он мог предъявить удостоверение и потребовать содействия полиции.