Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Созданное в феврале 1922 года ГПУ, уже через год ставшее Объединенным ГПУ Советского Союза, стало следующим шагом в истории развития советских спецслужб. Это второе рождение прежней ленинской ВЧК, но это уже реформированное и перестроенное под новые условия советской жизни перевоплощение ВЧК. При этом ГПУ властью Сталина с 1923 года начинает встраиваться в новую советскую модель «социализма в одной стране». А также ГПУ все больше втягивается в межфракционную борьбу в самой ВКП(б), которая с начала 20-х годов будет все более разгораться, вылившись в своем закономерном итоге в большие репрессии к концу 30-х годов.

В 20 – 30-х годах при Сталине борьба с «традиционными» врагами от белых до оставшихся эсеров еще очень важна, так будет до самой Второй мировой войны, но внутренняя борьба в самой ВКП(б) и фракционные дела все более ее теснят, и ГПУ – НКВД все больше вовлечено в этот процесс. Вопрос схватки внутри самой верхушки ВКП(б) в это межвоенное время между Гражданской и Второй мировой войной становится понемногу ключевым в истории взаимоотношений власти и ее спецслужб в СССР. И здесь два ключевых вопроса: место спецслужбы под рукой власти Сталина и участие ГПУ – НКВД в этой межфракционной битве.

Под четким контролем Кремля

Сталин с самого начала своего властвования в молодом Советском Союзе, еще при живом, но уже полностью беспомощном Ленине, очень много внимания уделяет роли ГПУ в создаваемом им властном механизме. Ему просто необходимо привязать ГПУ к своему ЦК, сделать его полностью послушным своей линии, очистив при этом от еще многочисленных со времен ленинской ВЧК приверженцев других линий в этих стенах. И Сталин всюду в начале 20-х годов повторяет, что ГПУ должно стать верным отрядом партии, как это было с ЧК при Ленине. В ноябре 1922 года в речи перед группой иностранных коммунистов из Коминтерна Иосиф Виссарионович прямо заявляет: «ГПУ – наследник ЧК, это карательный орган советской власти, как Комитет общественной безопасности при Конвенте времен Французской революции. Это трибунал для защиты интересов революции от буржуазии и контрреволюционеров». При этом он призывает заграничных товарищей не верить тем «домыслам и клевете» о жестокости ГПУ, которые распространяют на Западе враги советской власти из иностранцев и эмигрантов, поскольку «идите и спросите у советских рабочих – они все ГПУ уважают за защиту их революции».

В начале 20-х годов с подачи Сталина ГПУ укрепляют и в кадровом смысле, чистками и проверками добиваясь лояльности ее рядов. Именно в это время Дзержинский говорит своему новому заместителю в ГПУ Ягоде, что при выборе между полностью преданным делу партии недалеким парнем и колеблющимся хорошим специалистом нужно брать «своего преданного парня» и подтягивать его в профессиональном смысле. Сам Дзержинский немало сил уделяет вычищению из рядов ГПУ людей, подозреваемых в сочувствии к «троцкистской», «рабочей» или другим оппозициям в партии либо не скрывающих таких взглядов, даже невзирая на явные заслуги в рядах ВЧК в Гражданскую войну. Ягода с Менжинским после смерти Железного Феликса подхватывают эту инициативу. Менжинский заявил, придя на пост главы ГПУ в 1926 году: «Здесь должны быть только настоящие коммунисты». Его заместитель Ягода требовал от возглавлявшей тогда в ГПУ отдел кадров товарища Андреевой выявлять оппозиционные настроения и от их носителей немедленно избавляться. После возвращения в 1926 году Андреевой из инспекционной поездки на Урал Ягода пишет начальнику ГПУ по Уральскому краю Апетеру: «Как могло случиться, что в течение такого долгого времени товарищ Апетер не прощупал оппозиционных настроений в наших рядах».

Призыв же не позволять ЦК тотального контроля над спецслужбой уже в 20-х годах был явной крамолой для чекиста, за которую из ГПУ при любых прошлых заслугах могли изгнать немедленно. А позднее, уже в годы Большого террора, показания на тех, кто призывал «поменьше выносить сор из чекистской избы в ЦК», «разбираться у себя самим», «считать это внутренним чекистским делом», легли в основу не одного расстрельного приговора в адрес бывшего чекиста.

Ягоде эти идеи и высказывания о «внутренних ведомственных чекистских делах» припомнили на ошельмовавшем его перед арестом мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года в качестве одного из главнейших грехов на посту наркома НКВД. Стоило чекисту Шанину, тогда еще начальнику секретариата в ГПУ, в начале 30-х годов на чекистской партконференции брякнуть по простоте: «Когда чекист окажется в эпицентре партийной дискуссии, ему нужно тихо и не привлекая к себе внимания пробираться к выходу» (Шанин имел в виду, что нужно заниматься своими профессиональными делами, а не идеологическими дискуссиями) – ему потом такую политическую близорукость поминали при каждом удобном случае, а в первую же волну зачисток самих чекистов в 1937 году вместе с Ягодой расстреляли.