Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

— Это необходимость, доктор. — Поселковая чавелла была неплохо подкована в искусстве спора. Никаких тебе визгов и повышенных интонаций. Лишь нейтрально-императивный тон. Впрочем, встретившись взглядом с Николаем, она ощутила необходимость смягчения назревавшей конфронтации. — Это моя обязанность. Как его жены и матери его детей.

— Поймите, это невозможно по санитарным нормам. — Рассветов говорил четко и поспешно. Нужно было возвращаться в операционную, но махнуть рукой на настырную незнакомку он не мог. — Мы не имеем права впустить вас в операционный зал.

— А вы и не пропускайте. — Ее улыбка была злорадной и сочувственной одновременно. — Я сама войду. Вы ведь не станете применять силу против слабой, беззащитной женщины. — Это было скорее утверждение.

— Я должен идти. Необходимо следить за состоянием вашего мужа. — Он начинал сердиться. — Входить или нет — решать вам. Выталкивать вас никто не будет. И не обязан! Но! — Николай пообещал себе, что данная фраза будет последней в этой непродуктивной дискуссии: — Вламываясь в уличной одежде в стерильное пространство операционной, вы рискуете наградить мужа целым букетом инфекций. Поэтому, мой вам совет, ожидайте, по крайней мере, здесь, у дверей. — Он неопределенно махнул рукой в сторону выхода из отделения. — Соплеменники поймут.

Концовка прозвучала грубовато, но она, казалось, не заметила иронии.

— Хорошо, я куплю в аптеке стерильный халат и бахилы и буду ждать в холле оперблока, не заходя в операционную. Это возможно? — Он лишь устало кивнул.

Прикрыв за собой дверь, врач на секунду замешкался, отлепляя взгляд от компактного поблескивающего засова. «А, ну и черт с ней! Пусть заходит. В конце концов, я не сторож пациенту своему, а лишь лекарь». Он улыбнулся непроизвольной поэтичности формулировки.

Работа в операционном зале шла полным ходом.

— Печень, сучка, подкравливает, — буркнул Олег, вновь уткнувшись в зияющее анатомической краснотой отверстие раны.

— На то она и баба, чтоб выкаблучиваться. — Спокойствие возвращалось к Николаю. А вместе с ним — и привычное приятие текучести операционного процесса и своего места в нем. — Мочевой пузырь так бы не выделывался.

— То ж мышца, а тут паренхима. — Последнее слово городской хирург протянул с нарочито уважительной интонацией. — За двадцать лет работы мог бы и подучиться в различении.

— Мне своих знаний хватает. — Николай, не теряя времени, прощупал пульс, оценил глазные рефлексы пациента и, убедившись в стабильной подаче наркозной смеси, взялся за фонендоскоп.

— Ну так что с цыганославянкой? — остановил его любопытствующий голос Павла. — Не слышно что-то.

— Сейчас. — Рассветов прослушал легкие больного и, выпрямившись, поинтересовался у анестезистки: — Наркотики давно были?

— Двадцать минут.

— Давление стабильное?

— Да. На уровне сто тридцать на восемьдесят.

— Хорошо. Вводи два кубика. С чавеллой, говоришь? — Теперь он мог позволить себе участие в разговоре. — Да ничего. Уперлась, и все тут. Я, говорит, обязана быть возле мужа в любой ситуации.

— Ха! И в квартире, и в сортире, — кивнул Павел. — Это у них обычай такой. Жена всегда подле благоверного. Иначе — позор, скандал и тумбочка между кроватями.

— Ну насчет сортира это ты загнул. — Олег методично драпировал ранение швами.

— Согласен. Экспромт, — повинился Павел. — Но суть от этого не меняется. Мне Темнов рассказывал. У него среди предков ромалэ были.

— Да, у Сашки наследственность, что называется, на лице, — усмехнулся Николай. — Такой смуглости никаким загаром не скроешь.

— И никаким мылом не смоешь, — поймал поэтинку Павел. — А где она сейчас? Тихо что-то.

— Тихая чавелла — особь, достойная Красной книги. — Олег удовлетворенно потянулся. — Зашил, засранку, в смысле печенку, — объявил он присутствующим. — Ревизия и — финита ля комедия.

У Рассветова вдруг начисто пропало желание обсуждать дверную собеседницу с коллегами. К тому же, если конец операции близок, ее горячее стремление к телу супруга уже не грозило обернуться длительной оккупацией.

Вошедшая санитарка ехидно проворковала:

— Стоит, голубушка. — Затем, обращаясь к анестезиологу: — Уж не знаю, Николай Васильевич, чем вы ее там ублажали, но на себя давешнюю не похожа. Словно подменили.

— В смысле? — не понял Рассветов пункта насчет подмены.

— Тихая скромница. Вот и весь смысл, — собирая использованный инструментарий из утилизационного таза, расшифровала информаторша. — Ни звука, ни всхлипа. Стоит на выходе из оперблока и мирно так в щелочку между створками заглядывает. Ожидает, стало быть.

— Одна? — Николая несколько удивило отсутствие барона. Он был уверен, что данные им настоятельные рекомендации насчет ожидания в вестибюле соблюдаться не станут.

— Да с кем же ей быть-то? — Медсестра громыхнула ведерком с собранными инструментами и направилась к выходу. — Ежели она ему законная супруга, то единственная. У них с этим делом строго. Не то что у наших молодят.

Донесшиеся из коридора возгласы начисто опровергли ее столь категорично обоснованную информацию.