Спящая красавица

А носовые платки?! Я о них не сказал! Он был ими одержим! Серьезно! Одноразовые платки? Стоило им только появиться — дядя уже впал в экстаз: «Нет! Нет и еще раз нет!.. — Он даже не брал их в руки! Он им не верил. — Я им не верю!.. Клочки бумаги!.. То ли дело нормальные платки! Постираешь! Потом выгладишь! Пока влажные. Именно пока влажные! Ни раньше, ни позже! В этом вся соль!.. Когда высохнут — уже не то! Уже совсем не то! Не прогладишь! Нет! Будто в них уже сморкались! Как надо? Да просто! Гладишь и сворачиваешь... Гладишь и сворачиваешь! И все! С одной стороны, с другой. А потом еще раз. В конце! Свернул и еще раз! Именно так. Вот это — я понимаю! Это — да! Это — дело... Не то что эти клочки... Никакого уважения к носу! Только кожу сдирать! Мозоли набивать на носу! И все! Смех один... Пусть негры туда сморкаются!»

Он им не просто не доверял. Нет! Он им объявил войну! Он был практичен, но по-другому. В этом весь трюк. И он ненавидел то, что придумал не он.

«Выкидывать их?! Это удобно?! Так это и есть удо- о-обно?! Это и есть удобство?! Когда можно выкинуть?! А если я не хочу?! Не хочу выкидывать?! Да вот не хочу и все! А если мне дорог мой платок?! Мой тряпочный! Вот этот?! Что тогда?! Да и просто... Почему я должен выкидывать? Мне насрать на удобство! Вот так! Мне абсолютно наплевать на то, что удоо-о-обно! Вот так вот! Купить, сморкнуть и... выкинуть?!.. Хо-хо! Ну уууууж нет! Тогда сморкайтесь сразу в деньги! Шварк и все! В железный рубль! Сразу в рубль! А что?! Разве не так?.. Мне наплевать на все это! Пусть я чешу ухо ногой, но это ничего не стоит! Понимаете, нет?! А платить за бумагу — не ко мне! Нет! В другое окошко!.. »

Это был его бунт. Чертовы платки! Ему наступили на мозоль. На милую мозоль! Дядя мог читать свою проповедь часами. С перерывом на обед и все. Снова. Он любил чесать эту мозоль. Да. И стоило только начать — он не мог остановиться! Он чесал и вдоль, и поперек! И вокруг, и около!.. Потом снова вдоль!.. Можно было заткнуть уши и разинуть рот — он бы и не заметил! Если такое накатывало — то все. Он ни в ком и ни в чем не нуждался... Кто чесался — тот поймет! В общем, он не сидел сложа руки. Действовать! Во всем должен быть порядок! А как же?! Ебаный в рот! А посмотрите-ка, оглянитесь вокруг, может, есть кто-то, кого тошнит, кто блюет от вашей чистоты! Ебаные чистюли! Загибайте газеты, укладывайте горелые спички, мойте скребите мочите чаще меняйте воду!

Моя прабабулечка! Вообще была богиней чистоты! Ее внук, мой дядя, несчастный грешник по сравнению с этой воплощенной чистотой! Можно было подумать, что она изгнана из страны Великой Чистоты! Богиня порядка в изгнании, ставшая фурией! Она преследовала грязнуль и нерях со всех сторон! Как эриния! Как угрызение совести! Она разъедала изнутри! И не только! Она могла убить за невымытые сапоги! Легко! Как два пальца обоссать! Этими же сапогами! А крошки? Хлебные крошки после обеда! Они ее сводили с ума! Она ворочалась с боку на бок! Вздыхая, как беременная коровка! Все нарушалось. Бессонница! Ее щекотили бесы! Они прыгали на кровати и подсыпали песка в пружины! «Почему они так скрипят?! Я их смазала... »

Хлебные крошки на столе... Они превращались в камни, которые наш бардак наваливал ей на грудь. Она могла от этого заболеть! Я не шучу. Она могла слечь. Уже не раз такое было. Грипп, ангина, удушье! Беспорядок был ее проклятьем! Только всосав с ладони все, что было на столе, она воскресала! Для этого нужно было встать. «Ох-хо-хо... » Это был героизм! Она поднималась, как в последний бой! На последнюю битву с хаосом... Ей удавалось на время заткнуть дыры на этом фронте. Хаос тоже уставал. Победив, она снова ложилась в свою героическую, скрипучую колыбель. Она могла бы победить хаос... Она его победила. Да. Она вылечилась и от бессонницы, и от хаоса.

... А эта ее улыбка удовлетворенья! Вокруг — чистота. Чистота — вокруг. Специальные морщины удовлетворения! По ним нас будет легко сортировать в аду! Она и умерла так. С гримасой удовольствия...

«Вымой сапоги, выродок! Смети сначала засохшую грязь! Ой, что со мной! Ой, сердце! Ой, я умираю! Ну куда ты поставил их! Кто будет мыть твою грязь?! Ох, что-то колет слева! Сердце сердце сердце! Я тебе говорю, вымой, а то засохнет! О-о-о-о! Умираю!»

Так она и ушла. С сапогами, прижатыми к сердцу. Мы тоже вылетим через эту трубу. Вся наша семейка. Мы сдохнем от этой грязной чистоты! Она нас задушит. Всех!

У дяди начался прилив. Он стал тревожен, взбалмошен! На него находила тревога. Он не мог выйти во двор, когда стемнеет! Мать ему специально ставила ведро! В сенях. Среди ночи я слышал его грохотанье! Дядя был зорок в темноте, как старый крот! Он матерился, искал укатившееся ведро, и наконец его струя, звякнув раз, другой, уже барабанила в дно на всю катушку! Он мочился, как корова! Как в нем столько умещалось! А он все приговаривал: «Арбузы, арбузы... »