Спящая красавица

И вдруг он вздрогнул. Будто ветер его толкнул. Он смотрел по сторонам. Он был удивлен. Я думаю, это был первый удар. Смерть прошла и задела его... Он стоял будто в невидимой толпе... Смерть играла с ним. Это было видно! Она кружилась по двору! Пританцовывая... Странный ветер вдруг поднялся под его ногами. Маленький вихрь! Смерч... Он смотрел под ноги! Будто наступил на змею! Как во сне... Он поднял голову в небо. Она с ним играла... Она бросила серп ему под ноги! Она сделала первый круг! Первое па! Да. Она начинала круженье. Все быстрее и быстрее! Она ему вскружила голову! В какой-то момент я увидел его глаза! Они были пусты... Он знал, знал! И все-таки не мог поверить... Вот оно... Вот...

Наступила секунда, и она отошла от него. Как соседская кошка Дымка бросает оглушенную мышь. Как кровожадная ласка, выпачканная в голубиной крови, вдруг бросает птицу. Агония.

Она его оставила, чтобы вернуться. Еще сильней. Еще глубже! Я увидел, как у него изменилось лицо. Да. Это был уже кто-то другой! Совсем чужой человек. Чужой. Если б смерть в тот день отошла от него... Хотя бы на час, да, — никто бы его не узнал. Ни жена. Ни я. Никто.

Но она отошла ненадолго. Она его отпустила! Как в танце, отбросила и снова закружила! Я смотрел в щелку на все это. Нельзя! Это было нельзя! Я знал! И смотрел... Смотрел...

Он упал, лицом в землю, с размаху, и будто кто-то его потащил за ноги! Потом он вывернул руки, выгнулся. Доооолго выгнулся! Как раскаленный прут! С него слетела одна калоша. В эту секунду я услышал его хрип.

Он все выгибался и выгибался, все невозможнее, пока не получилось так, что он уже доставал макушкой пяток. И снова стон... Снова... Да. Ещееее... Я увидел, как он дергает рукой. Гребет землю. Я не мог оторваться от этой взбесившейся руки, которая копала пыль! Он замер потом еще раз провел скрюченными пальцами по земле... И после распрямился, как пружина. Я ждал.

Все кончилось. Он был неподвижен. Он больше никогда не пошевелился.

Стало холодно, будто дохнуло Севером. Дрожа, я все никак не мог встать. Может быть, я не должен был этого видеть. Может быть, надо забивать все щели в домах... Я смотрел смерть человека. Как он умер. Да. Почему я никуда не помчался?! Не закричал?! Не позвал людей?!.. Не знаю. Я просто успокоился.

Все, что я видел, все, что было вокруг, вошло в меня разом и стихло... Это было много. Сразу столько...

Я, не мигая, все сидел и сидел, и никак не мог отвести глаз от двора, от тела на земле. Эта щель стала огромной. Никому на свете я не сказал, что' видел. Никому. Ни его жене, ни Ольге. Никому. У меня не было языка. Спустившись с чердака, я ушел в самый дальний угол дома. Я ждал, когда поднимется крик!

И что? Ничего. На следующий день распустилась черемуха. После криков, после ночи безмолвия наступило утро, и в полдень вдруг я увидел. Зеленое дерево стало белым.

Мы гадали и жрали пятилистные цветочки! Копались в гроздьях, разыскивали их, как вшей. Как обезьяны, мы искали блох! А потом их жрали. Стоит кому-нибудь найти — сразу кидал в рот! На зубок! И продолжал искать! Еще! Еще один! На всякий случай! Удача не помешает! Чтоб наверняка!.. Мы не верили и искали. Уже готовые бросить все, отбросить ветку... Ну, последний взгляд. Еще один, последний-предпоследний!

Ему подвязали подбородок. Платочек в горошек! Белый платок его старухи. Она сама подвязала. А кончики спрятала за уши. Будто у него болят зубы.

Мы переглядывались с Ольгой и хихикали! Нам было щекотно! Хотелось упасть и кататься! Мы чуть не пританцовывали! Это была щекотка! Чих! Нас так пробрало, что мы смотреть не могли друг на друга! Стоило только поднять глаза — и все! Я бы выскочил из себя через нос! Мы бы вычихали себя!

Все вокруг были так серьезны. Так серьезны. Нам бы точно вложили крапивы! Затянули бы шнурки! Выдрали бы как Сидоровых коз! Наделали бы нам дырок в календаре!

Мы не понимали смерти. Нет. Что происходит? Что?! Почему у всех такие лица?! Где эта боль?! Почему мы ее не чувствуем?! Где она?! Научите нас?!.. Вы же ее чувствуете!..

Кто нас мог научить этой боли? Понимать ее?! Только во сне... Да. Только во сне дети понимают, что это такое. Только во сне... Там они согласны со смертью... Там они попадают в самое сердце этой боли... Они даже бросают землю в яму! Во сне! В этом кошмаре, в котором взрослые живут! Так привычно...

Кто-то должен был нас занять. Карты! Нас передали бабе Наташе. «Детей надо держать под контролем! — приговаривала она. — С самого начала!.. Надо все знать!.. Где они... Что и с кем!.. Все!»

Она играла во все. В дурака простого, переводного, подкидного — они не играли. Зато — в буру вареную, в тыщу, в нос, в буру на четверых и в буру на двоих, в козла на четверых, в сику-американку, в сику простую, в итальянский храп, в дулю, в храп простой, в очко! И еще в бридж простой, королевский, в Генриха-свистуна, в покер, в префер, в кинга!

Она была гений! Она знала карты! И не только. Она знала кое-что покруче! Да! Клады! Она их чуяла! Будто сама закопала! Ха! Вдохнула и все! Повела ноздрей, и он здесь! Она могла ткнуть пальцем!

***