Перед лицом неопровержимых фактов Натаниэль понимает: Генри не возвращался, это был всего лишь сон, навеянный сокровенными мечтами. Однако в глубине души Натаниэль отказывается признавать очевидное.
Воспоминания о днях, проведенных с Генри, совсем не похожи на сон. Они на редкость отчетливы, словно все происходило наяву.
– Тебе не снилось ничего необычного? – спрашивает дочь Натаниэля по телефону. Она специально прилетела из Лос-Анджелеса, но не смогла пробраться дальше соседнего городка. – Говорят, там какая-то чертовщина со снами.
– Нет, – отвечает Натаниэль, стыдясь сказать правду.
Он включает огромные вентиляторы, чтобы просушить дом. Звонит в страховую компанию. Возобновляет прогулки по лесу.
Однако конечности по-прежнему налиты свинцом, во всем теле ощущается слабость – и ни один анализ не в силах установить, чем обусловлены симптомы: болезнью или горем. Иногда за нечаянным проблеском радости следует самая темная полоса.
Натаниэль принимается изучать труды своего давнего коллеги, приверженца специфического направления в физике, которое гласит: еще не свершившиеся события в действительности уже случились, каждое преобразование развивается в собственной параллельной вселенной.
По ночам Натаниэль спит в полном одиночестве, начисто лишенный сновидений.
На тринадцатой неделе потихоньку отрастают волосы, брови. Появляется костный мозг.
В том же крыле самые ранние жертвы вируса – соседки Ребекки по общежитию – начинают приходить в себя. Одной приснилась долгая, блистательная жизнь. Другой – череда катастроф. Третья жалуется на чудовищные кошмары, после которых заурядная действительность кажется чуть ли не раем на земле.
Ближе к выходным власти Санта-Лоры обозначают новый этап: ни одного случая за неделю. Долгожданный момент настал. У каждого вируса свой срок – всегда и везде лишь определенный процент населения попадает в зону риска.
На той же неделе в отделении педиатрии Бен ненадолго отлучается от колыбельки, а по возвращении застает удивительную картину: дочка открыла глаза.
Энни баюкает ее на руках, во взгляде – непередаваемая безмолвная радость. Малышка щурится, как в день своего появления на свет, только синева радужки стала чуть темнее. Ее возвращение сродни настоящему чуду, даже при рождении ребенка Бен не испытывал ничего подобного – только теперь он проникается истинным счастьем отцовства.
После, уже дома, пока Энни кормит Грейс из бутылочки, Бен отваживается заговорить о своих снах:
– Они были как предзнаменование.
Энни испуганно вздрагивает.
– Знаю, звучит странно, – кивает Бен, но все же решает продолжить.
Сначала он рассказывает про каноэ, весла, которые унесло течением, пока они пили пиво под деревом.
– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Энни.
– Да, в полном. Слушай дальше. – Бен прикрывает веки, чтобы отгородиться от приглушенного света ночника, и вспоминает: – Мы были у воды. Там еще росли деревья. Весь берег в соснах.
Энни издает короткий нервный смешок, и Бен успевает пожалеть о своей затее. Зря он разболтался.
– Это не будущее, – произносит жена, – а прошлое.
Поначалу ее слова не укладываются в голове, как если бы Бену сказали, что время способно повернуть вспять. Однако Энни настаивает:
– Мы ездили в Мэн летом, после окончания колледжа. Ты правда забыл? Мы же постоянно вспоминали эту историю.
Тогда Бен рассказывает о вечеринке, когда обвалился пол.
– Правильно, мы праздновали Хеллоуин на старой квартире Роба в Бруклине.
Бен понимает, о чем речь, но отказывается верить. Вероятно, рассудок у Энни помутился сильнее, чем у него.
Супруги поочередно перебирают сны, пока за окном не начинает падать снежок, мерцая в тусклом свете уличного фонаря.
– Тебе приснилась наша молодость, – объясняет Энни.
Малышка, не отрываясь, смотрит на отца. Бен испытывает острое желание остаться наедине с дочуркой и с ней одной поделиться своими догадками.
– Папочка любит оглядываться назад, – улыбается Энни, а Грейс хлопает ресничками. – Прошлое всегда нравилось ему больше настоящего.
После такого Бен умолкает. А ночью долго ворочается в темноте, не смыкая глаз. Отныне он обречен каждую ночь лежать подле жены и грезить об Энни из своих снов.
К семнадцатой неделе затвердевает костный лабиринт внутреннего уха. Теперь зародыш улавливает биение материнского сердца, циркуляцию крови в пуповине, тихий плеск околоплодных вод, когда Ребекка поворачивается во сне, и, возможно, приглушенные голоса медсестер, писк кардиомонитора.
Число больных сокращается, за месяц ни одного нового пациента, поэтому Центр по контролю и профилактике заболеваний объявляет об окончании эпидемии, которая войдет в историю под названием «вирус Санта-Лоры».
Последней жертвой становится восьмидесятидевятилетний подопечный дома престарелых, а потом, как штиль после бури, вирус исчезает.