Спящие

Прикрыв глаза, Либби вспоминает каждую мелочь, каждую деталь: лавандовую пряжу маминого свитера, ее ногти, покрытые бледно-персиковым лаком.

– Еще серьги. – Из горы бижутерии на тумбочке Либби выуживает пару серебряных обручей. – Мама носила именно их.

На раскладном столике у озера расстелена газета. Приготовлены пальчиковые краски.

– Мы с тобой шлепали отпечатки ладоней, а мама рисовала озеро.

Упоительно пахнет шашлыком. Кто-то на пляже жарит мясо. Мама характерным жестом отбрасывает волосы с лица.

– На тебе была заколка в форме подсолнуха и белый сарафан, – перечисляет Либби.

Мама вручает им по пластиковому стаканчику с молоком и упаковку сырных крекеров.

– Потом я стала хулиганить, швырять краски, а мама сказала: «Девочки, мы же договорились».

Голубая краска высыхает на ладони, в воздухе разносится пение птиц, вопли детворы, плещущейся в озере.

– Помнишь этот день? – спрашивает Либби.

– Нет, – бормочет Сара.

– Думаю, это было взаправду, – заявляет Либби. Далекий полдень во всей красе вынырнул из омута прошлого.

Вплоть до сегодняшнего дня Либби ничего не помнила о маме – та умерла, когда младшая была совсем крохой.

– Чушь. – Сару переполняет невесть откуда взявшаяся зависть. – Ты была слишком маленькая.

Однако она заставляет сестру повторить сон в мельчайших подробностях, в итоге рассказ затягивается на куда больший срок, чем время, проведенное с мамой у озера.

Внезапно Либби понижает голос до шепота:

– А папе что снилось?

– Пожар в библиотеке.

– Смените тему! – кричит отец из соседней комнаты.

– И пожар действительно случился, – шепчет Сара.

Во взгляде Либби вспыхивает тревога.

– Все вышло прямо как в твоем сне, верно, пап? – заключает Сара.

Но отец упрямо качает головой:

– Нет, в моем сне никто не погиб.

Пока внедорожники колесят по улицам Санта-Лоры, отец считает и пересчитывает запасы в погребе. К давним тревогам прибавились новые, навеянные больничными грезами.

– Мне снилось, что океаны сместились на сотню миль вглубь побережья, – рассказывает он. – Лос-Анджелес сгинул в пучине, а вода подобралась к основанию здешних гор. – Отец прикладывается к банке с пивом. Шумно сглатывает. – А сегодня по телевизору передали: в Антарктике вот-вот рухнет крупнейший ледник. Понимаете, к чему я?

Девочки молча ждут пояснений.

– Все, что я видел, – правда. Мои сны сбываются.

Сара одновременно верит и не верит. До нее еще не дошли слухи, что многие уцелевшие на пожаре клянутся, будто видели будущее. Но, согласитесь, пока будущее не наступило, оно всегда граничит с вымыслом.

53

Крохотное сердечко по-прежнему бьется в темноте. Формируется спинной мозг. По синапсам начинают циркулировать электрические потоки. Образуются кости, зачатки зубов. Первый взмах ручонками, мгновенное появление ноготков. Колени и запястья обретают подвижность.

Десять недель спустя Ребекка продолжает спать. Дополнительная кровь приливает к щекам – они розовеют, округляются. Всплеск гормонов увлажняет девичью кожу. Облаченные в маски и комбинезоны медсестры не налюбуются на будущую маму: во время беременности она и впрямь расцвела, единственная отрада в беспросветном царстве отчаяния.

Та же неделя. Глубокой ночью в просторной палатке на территории студенческого городка просыпается профессор биологии. Взгляд Натаниэля упирается в белый потолок, залитый ярким флуоресцентным светом. Первая мысль – он точно не дома. Пахнет землей.

Профессору очень повезло, объясняет доктор. Всего каких-то три недели сна, уточняет он.

– Скажите спасибо ребятам, парню и девушке. Они принесли вас сюда.

Натаниэль пробует сесть, но тело не слушается. Больше всего его заботит Генри. Где он? Много часов спустя приходит ответ: нет, такой пациент не значится в списках. Натаниэль просит телефон. Набирает домашний номер. Трубку не снимают.

На первых порах пациенты пребывают в смятении – обычное дело, уверяют врачи. Однако сейчас смятение сменяется медленно назревающим страхом.

Добравшись до дома, Натаниэль замечает черную букву Х, намалеванную аэрозольной краской на парадной двери. Интерьер смотрится так, словно его не только размыло водой, но и основательно подточило временем. Обои слезают, как кора с эвкалиптового дерева. Углы покрылись плесенью. Коврики хлюпают под ногами, точно губка. Кофейный столик валяется на боку, стулья перевернуты, будто всю мебель подхватило волной, а с отливом расшвыряло где придется. В голове шевелится смутное воспоминание – перед болезнью он пытался починить в ванной кран. Труба по-прежнему течет, зафиксированная чьей-то неопытной рукой.

Натаниэль зовет Генри по имени.

– Ау? Где ты? – Тишина. Натаниэль почти уверен, что Генри утонул, его труп наверняка лежит где-нибудь на мокром ковре. – Ау?!

Наконец Генри обнаруживается в доме престарелых. Сгорбившись, он сидит в своем кресле, погруженный в привычный ступор. Натаниэль не верит своим глазам.

– Мы пытались связаться с вами, – сообщает врач.

– Как он сюда попал? – недоумевает Натаниэль.

– О чем вы?

Ни слова о чудесном исцелении Генри. То же отстраненное выражение. Пустой взгляд. Нулевая реакция на любые вопросы.