Спящие красавицы

— Её лицо меня мало волнует. Одному человеку она чуть не оторвала голову, а вторым пробила стену в трейлере. Ты, правда, считаешь, что я оставлю её наедине с каким-нибудь 25-летним доктором?

Ему снова захотелось спросить, в порядке ли она, но она была в таком состоянии, что готова наброситься на кого угодно. Иногда — даже, часто — Клинту хотелось оказаться от неё подальше.

— Наверное, нет.

В трубке послышались звуки улицы, Лила вышла из здания.

— Дело не в том, что она опасна, и не в том, что она не в себе. Джаред сказал бы: «Моё паучье чутьё встревожено».[31]

— Он так говорил лет в семь.

— Я её никогда раньше не видела, готова поклясться в этом на целой горе Библий, но она, откуда-то, меня знает. Назвала по имени.

— Если ты была в форме, она прочитала его на нашивке нагрудного кармана.

— Ага, только там написано «Норкросс». А она назвала меня Лилой. Говорить некогда, поговорим, когда приеду, будь готов.

— Буду.

— Спасибо, — он услышал, как он кашлянула, прочищая горло. — Спасибо, милый.

— Пожалуйста, только у меня к тебе тоже есть просьба. Не вези её одна.

— За рулем будет Рид Бэрроуз, я буду сидеть рядом с дробовиком.

— Хорошо. Люблю тебя.

Послышался звук открываемой автомобильной двери.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она и отключилась.

Неужели, он услышал некоторое колебание в её голосе? Но времени рассуждать о том, чего могло и не быть, у него не было.

— Джанет! — она повернулась к нему. — Придется прервать наш разговор. Кое-что случилось.

4.

Разгребание куч дерьма было главной задачей Дженис Коутс. С этим сталкивались многие, не сказать, что происходящая в жизни людей херня, им нравилась, но относились они к ней, как правило, довольно, легкомысленно. А, иногда и сами усиленно гадили. Дженис Коутс не гадила. Это было не в её привычках и, к тому же, контрпродуктивно. Тюрьма, сама по себе, производила дерьмо в промышленных масштабах, её, даже можно назвать Женская Исправительная Фабрика Дерьма, а её задача — держать всё под контролем. Целые вагоны дерьма поступали от руководства штата. Они требовали одновременно, и сократить расходы и улучшить условия содержания. Тугая струя отборнейшего дерьма шла со стороны судов, заключенные, их адвокаты, обвинители постоянно подавали разные апелляции и жалобы и Коутс приходилось с этим управляться. Департамент здравоохранения обожал донимать постоянными инспекциями. Инженеры, занимавшиеся обслуживанием тюремной электросети, каждый раз обещали, что, больше не придут — но и это была полная херня. Проводка, стабильно, продолжала гореть.

Даже, дома она не могла укрыться от волн дерьма. Даже во сне оно обрушивалось на неё, подобно снежному урагану. Например, сошедшая ночью с ума Китти Макдэвид или ушедшие утром в самоволку два санитара. Каждый день, за воротами тюрьмы её ждала свежая куча дерьма.

Норкросс — отличный мозгоправ, но и он выдавал свою порцию, постоянно требуя новые методы лечения и условия содержания. Его ошибкой было то, что он неспособен осознать, что большинство заключенных женской тюрьмы Дулинга были мастерами по производству дерьма, они всю свою жизнь придумывали дерьмовые оправдания, которые могли бы показаться весьма трогательными, если бы Коутс не приходилось эти кучи разгребать.

Конечно, у многих женщин, находящихся здесь, были серьезные оправдания. Дженис Коутс не была глупой и не была бессердечной. Очень многие женщины здесь были просто невезучими. Коутс прекрасно это осознавала. Плохое детство, отвратительные мужья, безвыходные ситуации, умственные расстройства, которые лечились наркотиками или выпивкой. Они не только гадили сами, но и питались дерьмом. Впрочем, не дело директора — решать, кто из них кто. Жалость в её деле была недопустима. Они сидели, а она охраняла.

Что, также, означало разбираться с Доном Питерсом, стоявшим сейчас перед ней. Дон — настоящий передовик производства первоклассного дерьмища. И, стоя перед ней, он не переставал его производить: порядочный работник, ставший жертвой гнусной лжи.

Когда он закончил свою речь, она сказала:

— Хватит нести херню, Питерс. Ещё одно обвинение и ты вылетишь. У меня одна зэчка сообщает, что ты лапал её за грудь, вторая жалуется, что ты хватал её за задницу, а третья говорит, что ты предложил ей полпачки сигарет за отсос. Профсоюз говорит, что будет тебя защищать, их право, но я сомневаюсь, что они рискнут.

Толстяк уселся на её диван и широко расставил ноги, будто вид его промежности — именно то, что ей хотелось видеть. Он сдул со лба нависавшую над бровями чёлку.

— Я никого не лапал, директор.

— В добровольной отставке нет ничего постыдного.

— Я никуда не уйду и мне нечего стыдиться! — выкрикнул он. Его, обычно, бледные щеки налились краской.

— Это прекрасно. У меня, вот, длинный список постыдных деяний. Приём тебя на эту должность одно из первых. Ты для меня как сопля, прилипшая к пальцу.

Губы Дона дернулись.

— Вы пытаетесь меня разозлить, директор. Не выйдет.

А он не дурак. Именно поэтому, его до сих пор не удавалось поймать с поличным. Питерс достаточно осторожен, чтобы обделывать свои делишки без свидетелей.