Спящие пробудятся

— Дядя Димитри! — крикнул Ставро. — Нас заметили! Идут сюда!

— Сколько? — крикнул в ответ старшой.

— Десятка два! С луками, саблями.

— Не бойсь! Остановят!

— Отец Димитри! — раздался с другой стороны голос Доганчика. Он сидел над самой Ореховой тесниной. — Османцы! — Он показал вниз.

Димитри махнул рукой: дескать, понял. И обратился к прислуге:

— Ну, держись, молодцы! Горячая будет работка. Не подведем братьев!

— С нами Истина, — отозвался басом Скала.

И вслед за ним подхватили остальные:

— С нами Истина!

Ставро постоял в нерешительности, ожидая приказаний, но Димитри занялся камнеметом: проверил расположенье по засечкам на скале, попробовал устойчивость. И мальчишка, подхватив свою торбу и бурдючок с водой, припрятанные за кустом, пустился вниз, к утесу, на котором сидел Доганчик.

Каменистая дорога, по которой османская конница преследовала удиравших туркмен, огибала утес и уходила тесниной влево. Справа же горы, чуть раздавшись, уступали место руслу пересохшего ручья, заросшему непролазным кустарником, усеянному красновато-бурыми валунами, цвету которых он, очевидно, и обязан был своим прозвищем Красный.

Прямо напротив на высоком лесистом мыске, отделявшем Ореховую теснину от Красного ручья, Ставро заметил движение.

В теснине показался отряд всадников на отборных конях, скакавший быстро, но будто бы неторопливо, словно впереди их ждал не бой, а пир. Посредине на чистокровном арабском вороном восседал грузный сановник в синем расшитом кафтане, в высоком, обернутом чалмой клобуке. Чуть поотстав — воевода помоложе, а с другого боку — конник с бело-зеленым треугольным стягом и рыжим бунчуком на древке.

— Беги к Димитри, — зашептал Доганчик. — Скажи: сам бей в теснине. Живее!

Ставро не успел выполнить поручения. В горах загремело. Послышался нараставший, подобно приближающемуся грому, грохот. Всадники заметались. Кони, прижав уши, приседали от страха. Небольшой заминки оказалось достаточно, чтобы каменная лавина, пущенная с горы напротив, смяла бахадуров охраны вместе с их конями. В прекрасного арабского скакуна угодила глыбища, отскочившая от другой над дорогой, ударила вороного по ногам, свалила на бок. Падая, конь подмял под себя седока, клобук с чалмой отлетел в сторону.

Завал, перегородивший Ореховую теснину в самом узком месте, отсек султанских конников от гулямов пешей рати. Устрашенные грохотом, всадники замедлили преследование. А в это время туркменские акынджи под началом Текташа, пропустив за спину к себе покинувших поле боя товарищей во главе с Гюндюзом, пошли на свежих конях в атаку на оробевших, растянувшихся по дороге утомленных погоней воинов наместника. Те сражались умело, но из-за каждого куста, из-за каждого камня при дороге вырастал воин-крестьянин. Вилами, дубинами, косами били они по коням, сшибали всадников наземь, доколачивали на дороге. Кому удавалось вырваться, повернуть назад, наталкивались на завал и становились живой мишенью для засевших по обе стороны теснины немногочисленных, но метких лучников.

На горном лбище напротив взвился красный бунчук. Доганчик крикнул Димитрию, но тот не расслышал. И к камнемету пустился бегом Ставро.

По знаку бунчука отряд пеших воинов, укрывшийся в окутанных вечерним туманом зарослях Красного ручья, поднялся в рост и пошел на пешие османские сотни. Впереди, разя врага с обеих рук, сражался Деде Султан. Костас с двумя подручными прикрывали его с боков и со спины. Они смяли застрельщиков охраны, врезались в ряды османцев.

Строй смешался. Воевода пешей рати с одним из полу-тысяцких попытались развернуть копьеносцев, отвести ратников к скале, чтобы прикрыть тыл и наладить оборону. Но оба были сражены стрелами. Полутысяцкий в шею, воевода — в грудь. «Неужто из арбалета?» — успел он подумать, прежде чем над ним сомкнулась тьма.

Старый воин угадал. На мысу, разделявшем ручей и теснину, Деде Султан посадил двух арбалетчиков, обученных тем же Димитри, и наказал им бить только военачальников. Генуэзская снасть, добытая на Хиосе Абдуселямом, могла поразить за четыреста шагов, а пробить панцирь — за двести.

Одно за другим шлепались тяжелые каменные ядра в тесно сбившихся ошалелых гулямов, будто с маху били молотом по трепещущей плоти. Камнеметчики трудились, ничего не видя вокруг. Крутили рукояти, взводили орудие, подносили ядра, заряжали, спускали сутуги, снова крутили.

Солнце спустилось за гору. В теснине быстро сгущались сумерки. Бойцы Деде Султана полукружьем, словно загоном, охватили расстроенные османские сотни. За спинами карабурунцев показался всадник. На пике у него качалась отрубленная голова в нахлобученной, измаранной кровью чалме. Два конника по бокам, приложив к губам ладони, что-то кричали попеременно. Доганчик прислушался.

— Братья!.. Сдавайтесь вашим братьям! Наместник османов отправился в ад!.. С нами Истина! Сдавайтесь, братья!.. Это говорю я — Танрывермиш!.. Я — гулям Хайдар!

Воины Деде Султана сделали шаг, другой назад. Сеча замерла. Сперва один гулям, за ним другие подняли руки.