Спящие пробудятся

Скакавший третьим Маджнун не переставал удивляться Джаффару. Не ожидал от него такого. Как убитый десятник, он по наивности тоже думал, что, кроме проводника, ни при ком из них нет оружия. Впрочем, мясницкое шило вряд ли можно считать таковым. Не знал он, что в юности Джаффар был федаином, одним из особо подготовленных воинов тайной секты, готовых по слову, по знаку вождя положить к его ногам свою жизнь.

Бедреддин знал, да забыл. Забыл, казалось, и сам Джаффар. А тут, испугавшись за жизнь учителя, вспомнил. Равно как и коронный удар федаина — прямо в сердце. И не жалел ни о чем.

Бедреддин в первую ночь более всего был занят конем — успел отвыкнуть от верховой езды. Но лошадь, добытая на берегу реки, оказалась смирной, сама покорно шла за скакуном Маджнуна, повторяя каждое его движение, и Бедреддин вскоре освободил от забот о ней свою голову. Силясь разглядеть, что ждет их впереди, он то и дело с болью обращался к происшедшему у реки. Конечно, на десятника они натолкнулись случайно. Но случайной ли была его смерть? Самая крепкая из всех тюрем та, что построена в голове. Она извращает все понятия, все человеческие качества. Это она, тюрьма, построенная в голове десятника, превратила его природную сметку в тупость, его воинскую доблесть в трусость. Нет, не Джаффар убил его, а страх. Страх перед собственной свободой…

При всей справедливости этих мыслей они не утешали. Пусть не по их вине, пусть случайно, но первый их шаг к свободе от насилья был залит кровью. И это омрачало радость от того, что должно было наконец свершиться.

II

Исфендияр-бей, властитель Чандырлы, узнал о прибытии на его земли опального шейха Бедреддина в своем любимом Синопе. Княжество Чандырлы то, расширяясь чуть не до Анкары, занимало всю древнюю Пафлагонию и угрожало шелковому пути из Бурсы в Тебриз, то под натиском врагов, среди которых опаснейшими были османы, съеживалось до узкой полосы Черноморского побережья. Исфендияр-бей долгие годы дрался за отчий престол, за самое существование бейлика и преуспел в этом, правда, не столько на поле брани, сколько путем хитроумных союзов и рискованных предприятий. И все-таки ему пришлось признать над собой султана Баязида, отдать ему свою столицу Кастамону, тискать на деньгах его имя и прочней первой суры Корана затвердить: все, идущее во вред османам, ему, Исфендияру-бею, на пользу. Пошло ему на пользу и опустошившее турецкие земли Тимурово нашествие.

Загодя приехал тайком Исфендияр-бей к Железному Хромцу в крепость Алынджак, что под Эрзинджаном. Тимур готовился к походу на арабов. Принял Исфендияра с почетом, наградил халатом, оружием, ибо имел обыкновение глядеть далеко вперед. После Анкарской битвы Исфендияр-бей принес победителю свои поздравления, присовокупив к ним тысячу боевых коней. За это ему были возвращены все отнятые османами земли и города. Пришлось, верно, платить теперь дань Тимуру и чеканить монету с его именем. Но Тимур ушел за тридевять земель, в Самарканд, и вскоре окончил там свой век, а османы остались под боком.

Разные времена знавал Исфендияр-бей. Но и в годину несчастий, и в дни удач покойней всего было ему в Синопе, где он правил вот уже три десятилетия с той поры, когда молодым наследником был посажен сюда отцом. И не потому только, что город сей, удачно поставленный на узком перешейке самого северного мыса Анатолии, был защищен мощными стенами, доказавшими свою неприступность во время многочисленных осад, а оттого еще, что из окон его дворца на обе стороны было видно море. На одну бескрайний синий простор, на другую — укрытая от всех ветров синопская гавань, стоящие в ней суда — крымские и египетские, византийские, генуэзские и его собственные. Море внушало ему чувство безопасности и свободы. Оно, море, приводило сюда под его защиту союзников. Отправляло их вместо него самого в бой с его врагами. Связывало с друзьями — ханом Крыма, господарем Валахии. И если допустить, что крепостные стены Синопа могут однажды рухнуть, море у него все равно останется, его не перекрыть, не отнять никому.

Раздумывая над тем, почто пожаловал к нему Бедреддин, какую опасность представляет для него опальный кадиаскер, бежавший из султанской ссылки, и какую выгоду можно извлечь из пребывания известнейшего в мире ислама ученого и прославленного праведника в его бейлике, Исфендияр-бей через венецианское стекло следил за отходом большого генуэзского корабля, груженного ячменем, шерстью и драгоценной медной посудой местных мастеров. Сперва корабль оттаскивала за нос шлюпка с шестью гребцами, йотом опустились в воду все двадцать пять пар весел самого корабля. Галерники заработали изо всех сил, и судно медленно вышло на чистую воду залива. Легкий ветерок с Понтийских гор наполнил его паруса, корабль развернулся и, набирая ход, скрылся за мысом.