— Похозяйничал у тебя на кухне, — признался он и, заметив, как я изменилась в лице, поспешно добавил: — Заказал с собой две порции на комбинате быстрого питания и разогрел. Твою еще не съел, хотя уже подумывал. Цени, женщина.
Я снова кивнула. Не говорить же, что собиралась выкинуть кухонный стол? И кресло, в котором так уютно пристроился особист? И тумбочку…
Где-то здесь я подумала о диване и кровати, а еще о душе и кладовке — и пришла к выводу, что при фантазии Найдена проще смириться со своим прошлым, чем избавиться ото всех напоминаний о нем. Если, конечно, не приспичит зарабатывать на еще один дом, не рассчитавшись за купол.
— Ценю, но самой мне есть не хочется, — соврала я. Смирение смирением, но на кухню пока даже заходить не хотелось. — Я хотела попросить тебя проводить меня на новое место работы. Слышала, что бюро переоборудовали под исследовательский центр, там сильно все изменилось?
— Пока что переоборудование в процессе, — пожал плечами Лют и, к моему тайному облегчению, встал с кресла. — Пойдем. Внутрь нас, скорее всего, сегодня не пустят, твой пропуск еще не готов, но пройти мимо и потыкать пальцем в окна нам никто не запрещает. Можем взять с собой Тайку… а, она же без стильного костюма?
Я покосилась вниз, на хитрую рыжую морду, лучащуюся самодовольством, и невероятным усилием воли удержала язык за зубами.
При всем моем прекрасном отношении к Люту и его чутью, при всем желании поделиться наблюдениями… ни к чему преданному особисту знать, что Тайка тоже не мерзнет.
— А магистраль разобрали? — спросила я, когда мы уже прошли половину пути.
Особист, кажущийся вдвое больше из-за форменной парки и огромной шапки, поправил толстый шарф и обреченно предложил:
— Если хочешь, можем дать крюк и пройти мимо. Часть еще осталась, строители сосредоточились на других задачах.
Я с энтузиазмом согласилась.
Это место мне действительно хотелось увидеть. Хотя бы для того, чтобы, наконец, убедиться: я смогла вернуться домой. Это не сон. Пусть все изменилось, но я справилась и снова стою здесь.
Магистраль действительно стояла почти нетронутая. Разобрать успели только крайний участок трубы, освобожденный Найденом из-под ледяного облака, да несколько опор. Кран каким-то чудом сумели поднять — и теперь он понуро стоял над раскопанным каналом, дожидаясь, пока в нем снова будут нуждаться.
Я прошла вдоль ограды, недоверчиво косясь вниз — столько труда, и все вдруг оказалось никому не нужно! — и остановилась, едва не расплакавшись от внезапно накатившей тоски.
— Тиш, ты что? — удивился Лют, подхватывая меня под локоть. — Не вздумай, ты-то, может, и не мерзнешь, но воде ты не объяснишь, что для тебя минус сорок пять — это норма! Глаз не откроешь! Пойдем, доведу тебя до бытовок, одна из них отапливается…
Я отрицательно помотала головой и сделала еще шаг вперед — по направлению к центру месторождения. Потом — еще и еще.
В груди стало тесно, горло скрутил болезненный спазм. Тоска была сильнее, чем все, что я испытывала до сих пор — неизбывная, неисправимая, невозможная, царапающая легкие и зеленоватым льдом сжимающая сердце.
Не тоска — траур.
Я все-таки всхлипнула от нахлынувшего осознания непоправимости, неотвратимости — и быстро отбежала назад. Лют последовал за мной, уже ничего не спрашивая и только хмурясь.
А дракон горевал о своей Первой, и его — ее! — боль разносилась по всему месторождению, как всепроникающий холод, как магия.
Ему никто не сочувствовал, никто не делал что-либо, чтобы исправить случившееся и предотвратить смерть других драконов, и Третий медленно, с геологической неторопливостью просыпающегося вулкана, начинал гневаться.