Спят курганы темные

– Наблюдается, – сказал Юджин. – Вон, посмотри. Надеюсь, он летит не по наши души…

И действительно, где-то слева на фоне белых облаков мы увидели военный самолет, следовавший ниже нас параллельным курсом.

– Эх, поскорее бы до России добраться, – кивнул Мухамад. – Там никогда таких проблем не бывает. Русские хорошо знают свое дело.

Я поставила поднос на специальный столик, и Мухамад кивнул мне:

– Спасибо, дочка. Ты не бойся – как говорят наши друзья-американцы… – тут он горько усмехнулся, – молния никогда не бьет дважды в одно и то же место.

Это он имел в виду моего отца, Файсала. Тот тоже был пилотом на наших авиалиниях, и в марте ему пришлось срочно отправляться в Пекин, потому что второй пилот, который должен был возвращаться в Куала-Лумпур на рейсе 381, неожиданно заболел. И папа полетел на том самом злосчастном рейсе 380, который исчез где-то над океаном…

– Да я и не боюсь, дядя Мухамад, – улыбнулась я.

– Эх, Файсала жалко… такой хороший друг был. И человек… – Глаза Мухамада, к моему удивлению, стали влажными.

– Ладно, я побежала. Вернусь за подносом чуть позже.

– Беги, дочка, – сказал Мухамад, а Юджин улыбнулся.

Через несколько минут, когда я готовила тележку для беспошлинных продаж, неожиданно послышался страшный грохот где-то спереди. Мы начали стремительно падать. В грудь и в бок мне что-то ударило, и стало очень больно. Но в голове у меня крутилась лишь одна мысль – как же теперь мама? И моя собачка Микси, которую мне год назад подарил отец… Да, Микси, рыжая и белая, редкой голландской породы коикерхондье – для меня она была памятью о моем любимом отце. Мне всегда казалось, что частичка его любви ко мне – а я была его любимой дочерью – перешла к моему песику.

Через дырку в кармане я смогла вытащить на свет божий свой мобильник, но в нем торчало что-то вроде металлической бабочки, и он не включался. Я выползла в коридор и увидела, что кто-то обронил телефон, такой же, как у меня, Samsung Galaxy S5. Обычно я не стала бы брать чужое, но тут выбора не было – все равно разобьемся через несколько секунд.

К счастью, он не был запаролен. Я вывела его из режима «полет», и он сразу поймал какую-то местную сеть. И я лишь успела написать на единственный номер, который я помнила наизусть – номер моей мамы: «Прощайте, мама, брат, сестра! Позаботьтесь о моей Микси! Анджела».

И зачем-то сунула чужой мобильник в карман. А потом…

А потом я каким-то образом очутилась на ветке дерева. Каким образом я выжила, не знаю. Но ничего у меня больше не болело, дыры в одежде каким-то чудом исчезли, и, чуть успокоившись, я посмотрела вниз.

Лучше б я этого не делала – находилась я на высоте метров, наверное, десяти или пятнадцати. У меня закружилась голова, руки сами собой разжались, и я с отчаянным криком полетела вниз. Помню только, как несколько раз я ударилась о ветки дерева, а потом в глазах стало темно, и куда-то пропали все звуки и ощущения.

В себя я пришла от того, что чей-то влажный язык стал облизывать мое лицо. Я с трудом раскрыла один глаз и увидела яркий свет луны. А лицо мне облизывала… Микси. Или собака, очень похожая на мою Микси.

«Может быть, я в раю?» – мелькнуло у меня в голове. Только как туда попала моя собачка? Ведь собака, как говорит Коран, нечистое животное, и на небесах ей не место.

Потом я снова пришла в себя в больнице. Теперь мне точно было известно, что я не в раю – в нем нет ни больниц, ни даже болезней. А через минуту ко мне подошла женщина в зеленом халате – то ли азиатка, то ли евразийка, как и я – мой дед был англичанином, погибшим во время мятежа на севере Малакки. Бабушка рассказывала, что он так и не узнал, что у него будет ребенок, но новый ее муж не просто принял ее с дочерью, но и вырастил мою маму как родную.

Да, подумала я, наверное, эта врачиха все-таки евроазиатка. У папы было полное собрание сочинений Эрика Амблера, и мне запомнилась одна его книга, «Приходящие ночью». В ней он писал, что евроазиатка может в один момент выглядеть практически по-европейски, а в следующий – полностью по-азиатски. Так оно и было у моей мамы – и у этой докторши. Так что я почему-то решила, что нахожусь в родной Малайзии.

Я поздоровалась сначала по-малайски, потом по-китайски, точнее, на пекинском диалекте. Наши китайцы, как правило, говорят кто на кантонском диалекте, кто на хакка, кто на хокьенском, а кто и вообще на чаошаньском – и ни один из них пекинец не поймет. Но нас учили начаткам именно пекинского, так называемого мандаринского, диалекта – это было одним из условий, чтобы получить разрешение летать в Китай, а я с детства хотела посмотреть эту страну. Так туда и не слетала…

Девушка улыбнулась и спросила по-английски, причем с американским акцентом, не говорю ли я на этом языке.

– А мы в Америке? – удивилась я. Ведь то, что я помнила последним, было Европой, а никак не трансатлантическими далями.

– Вы, моя милая, находитесь в столице Донецкой Народной Республики городе Донецке, в больнице номер пятнадцать. Слава богу, что вы вышли из комы. Давайте я вас осмотрю.