Спят курганы темные

А через двадцать минут мы въехали в неприметную арку к еще одному шлагбауму. Но его, завидев Мишу, сразу же открыли, и мы вскоре смогли отдать наших пленников из рук в руки Алексею Ивановичу и его людям, а Миша сразу же выбросил загаженный целлофан в мусорный бак.

Ночь с 7 на 8 августа 2014 года. Хутор у Первомайского.

Князев Слава, беженец

В подполе у тети Жени было достаточно промозгло, а я все еще был в майке и трусах. На полках вдоль стен стояли десятки банок с разнообразными домашними солениями и какими-то консервами – этикетки в тусклом свете одинокой лампочки под потолком отсюда было не разглядеть. Недалеко от входа стояли диван, колченогий стул и грубо сколоченный деревянный столик, на котором лежали два пистолета – хорошо знакомый мне «макаров» и еще один, какой-то импортный. Их нам оставил дядя Остап – нашей задачей было караулить обоих пленных, которые сидели за открытой дверью, во втором помещении, где хранилась картошка и что-то еще в дерюжных мешках. Именно там под низким потолком имелось довольно-таки небольшое окно, через которое, скорее всего, и передавались эти мешки.

Дядя Остап пообещал нам вернуться завтра с утра и забрать обоих пленных, а также трупы «навозов», аккуратно сложенные на земле у сарая. Тела же Викиных дедушки и бабушки по отцу лежали в их комнате. Завтра, по словам дяди Остапа, за нами пришлют грузовик и заберут всех нас в Снежное – на хуторе оставаться было небезопасно.

Сторожить пленных я вызвался сам – батя обучил меня кое-каким приемам, а один из его приятелей, втайне от него – стрельбе. Когда-то папа служил в ВДВ в разведке, попал в Афганистан и прямо перед дембелем получил ранение в ногу, которую так и не смогли полностью залечить. Он так и хромает до сих пор. Хромал…

Дядя Остап спросил еще у меня:

– Сдюжишь?

– Надеюсь, что да. Меня папа кое-чему научил.

– Ну и где твой отец?

– Убили его «азовцы», когда пришли в Марик.

– Понятно… – Он пожевал губами, потом кивнул: – Только пусть с тобой останется кто-нибудь из взрослых. Ничего такого произойти не должно, но, знаешь ли, случиться может всякое. Спать можно, но строго по очереди.

Я ожидал, что вызовется Оля, но тетя Женя – которая меня почему-то невзлюбила – неожиданно подняла руку:

– Давайте я. А Ольга с детьми посидит. Вика ей поможет.

Оля кивнула:

– И почитаю псалтирь над Алексеем Васильевичем и Ириной Леонидовной. Если дети уснут, конечно.

Я уступил тете Жене диван, а сам сел на стул. Но, увидев, во что я был одет, она сказала:

– Принесу я тебе хотя бы свитер и треники. Саня мой погиб в ополчении, и его вещи должны на тебя налезть – а если и будут чуть велики, то не страшно. Да и себе кое-что возьму.

Оба пленных были связаны пластиковыми жгутами – руки за спиной, ноги так, что они могли семенить, но не более того. А сейчас они лежали на земляном полу, накрытом полиэтиленом, – кому охота, чтобы их «отходы жизнедеятельности» впитались в землю…

Инструкции нам дядя Остап дал следующие:

– Эти двое хорошо связаны и развязаться не смогут, даже если захотят. В туалет не выводить, пусть ссут в штаны. Рта этому, – он показал на того, кого он назвал «братцем», – не разлеплять. Тому, другому, можно – ты же не будешь орать?

– Ни, не буду, – заблеял мужик с явно выраженным запахом кала и мочи, исходящим от его портков.

– Вот и правильно. Если будешь себя хорошо вести, выживешь.

Но портки его «благоухали» все сильнее, и сидеть с ними было весьма противно. Но, как говорил батя, «никто, кроме нас»… Эх, лишь бы не заснуть!

Открылась дверь, но вошла не тетя Женя, а Вика. И, прежде чем я успел что-либо сделать, схватила пистолет – тот, импортный – и навела его на «навозов», повторяя, как мантру:

– Вы убили бабушку и дедушку. Сейчас и я вас… – И, когда пистолет не выстрелил, изо всей силы ударила «братца» пару раз рукояткой по лицу, а затем с размаху ногой в промежность. «Братец» заскулил, а я, оправившись от первого шока, бросился к Вике, забрал у нее огнестрел, обнял ласково за плечи и добавил:

– Милая, дядя Остап же просил… А пистолет надо сначала хотя бы с предохранителя снять. Завтра тебе покажу, как это делается.

К моему удивлению, моя подружка сникла, а потом сказала:

– Славка, а когда ты меня обнял и сказал, чтобы я за тебя спряталась… тогда, в лесу… я что, для тебя столько значу?

Я не стал ей говорить, что я бы это сделал для любой женщины – так воспитали меня мама и папа. Тем более, впрочем, что Викуля мне и правда очень нравилась. Поэтому я лишь кивнул – и, повернувшись, увидел к своему ужасу, что тетя Женя успела вернуться и, вне всякого сомнения, наблюдала эту сцену.

Вика ойкнула и убежала, а я приготовился выслушать кучу разного в свой адрес. Но тетя Женя лишь заперла дверь в помещение, где были пленные, на ключ, а потом сказала:

– Славка, сколько тебе лет? Пятнадцать? Шестнадцать?

– Тринадцать в марте исполнилось, – склонил я голову.

– Даже так… А выглядишь намного старше.

– Папа у меня очень большой. Был… А мама маленькая, как Оля.

– А Оля – ее сестра?