Спят усталые игрушки

Кое-как он все же справился с замком и принялся отламывать «носики» у ампул. Иголка ткнулась в худенькую попку, я невольно вздрогнула, но Верочка даже не шевельнулась.

– Интересно, интересно, – бормотал педиатр, щупая пульс на маленькой, тощенькой ручке, – как будто бы здорова, а не реагирует. Ну надо же, прямо Спящая красавица, словно заколдованная.

И он снова принялся щелкать пальцем по ампуле.

– Не надо, – тихо сказала я, – кажется, я знаю, что с ней.

Помочь в этой странной перепалке мог только профессор Мельниченко. И я, забыв переодеться, как была в грязных джинсах и мятом пуловере, помчалась на факультет психологии.

Андрей Николаевич читал лекцию, и я вынужденно просидела около полутора часов на подоконнике в коридоре. Освободился он только в половине шестого. Но, нужно отдать должное Мельниченко, ехать согласился мгновенно, даже не спросив о сумме гонорара. Впрочем, возможно, думал, что я знаю, сколько он берет за визит.

По дороге, как могла, ввела профессора в курс дела. Брови Андрея Николаевича поползли вверх, но слушал он чрезвычайно внимательно, не перебивая, без оханий и возмущений.

Конец рабочего дня не лучшее время для поездок по центру столицы. Кругом змеились отвратительные пробки, москвичи торопились по домам. В Ложкино удалось добраться лишь около восьми.

Марья Сергеевна кинулась навстречу. Верочка по-прежнему спала. Дышала девочка ровно, без всякого усилия и надрыва, но в себя не приходила.

Мельниченко оглядел пациентку и сказал:

– Большое поле работы. Но надо сначала покурить и настроиться на сеанс.

Процесс подготовки занял минут тридцать. В половине девятого профессор выставил всех за дверь и приступил к «расколдовыванию».

Домашние собрались в гостиной. Алиска пробормотала, откусывая сладкую булочку:

– Нет, хорошо, что у меня нет детей, от них одна докука.

– Глупости! – влезла Маня. – Дети – цветы жизни!

– На могиле своих родителей, – немедленно отпарировала Алиска. – Спиногрызы.

– Ужасно эгоистично так рассуждать, – не сдавалась Машка. – Каждая женщина обязана испытать радость материнства, а тех, кто лишен этого, мне лично жаль.

Я так устала, что молча вытянулась на диване, не вмешиваясь в их перебранку. Откуда-то из-за спинки с сопением вылез Фредди и пристроился возле меня. От мартышки пахло каким-то знакомым ароматом – горьковатым и тонким.

Алиска увидела, что я принюхиваюсь, и захохотала:

– Вылил на себя весь флакон «Коко Шанель».

– Где он его взял?

Балерина радостно сообщила:

– Залез к тебе в ванную и подушился от пуза.

Я только вздохнула. Пропажа пузырька любимых духов в свете последних неприятностей выглядит сущей ерундой. И все же, ну когда они наконец, Алиска и обезьяна, уберутся от нас? Надоели до смерти! Да и Филя осточертел.

– Где колдун? – вяло поинтересовалась я, чувствуя, как последние силы покидают тело.

– Нечего издеваться, – взъерепенилась Алиса, – он поздно приедет.

«Небось на шабаш подался», – подумала я, уже засыпая.

– Даша, – раздалось над ухом, – Даша.

Я машинально села и уткнулась взглядом в лицо Мельниченко. В комнате горел только торшер, но даже в его неярком свете видно, как устал профессор.

– Который час? – спросила я, еще не совсем проснувшись.

– Три утра или ночи, смотря как вам нравится, – с улыбкой ответил Андрей Николаевич.

– Что с ребенком?

– Спит.

Я огорченно воскликнула:

– Неужели ее невозможно разбудить?!

– Да нет, – успокоил профессор, – вы не поняли. Верочка просыпалась, поужинала и сейчас отдыхает, я вывел ее из транса. Вот хочу попросить вас, разрешите где-нибудь до утра прикорнуть. Домой ехать далеко.

– К сожалению, не могу предоставить отдельную комнату, но этот диван в гостиной очень удобный, сейчас я постелю.

– Не надо никаких простыней, – пробормотал Мельниченко, плюхаясь на ложе, – вот только пледиком накроюсь. Уж извините за доставленное неудобство.

Я пошла, пошатываясь, наверх. В этом доме гостем больше, гостем меньше – уже не имеет значения.

В спальне наконец стащила опротивевшие джинсы и грязный пуловер. Сейчас помоюсь как следует, а то стала похожа на бомжа. Остроумные французы называют лиц без определенного места жительства коротко и характерно – человек-сыр. Если вспомнить, какой неистребимый аромат источают рокфор, камамбер и бри, становится понятно это возвышенное сравнение. Ну, до рокфора мне еще далеко, а вот стадия камамбера явно налицо.

Я наклонилась над раковиной. Висевший на цепочке «волшебный» кулон звякнул о край. Надо же, совсем забыла! Как Филя его называл? Роро, момо, додо…

Камень мешал умываться, и я сняла цепочку. Еще вчера утром талисман был приятно розовым, руки так и тянулись погладить его. Сейчас перед глазами оказался черный, неприятный на вид кусок с оплавленными краями.