Спич

Евгений Евгеньевич подался назад, споткнулся о порог, чуть не упал на спину на ковер, влетел в номер, натолкнулся на стол. Настоящий ужас охватил его. Он бросился к двери, запер ее еще на один замок, придвинул вплотную к двери кресло. Потом невесть зачем задернул плотно все шторы – и в спальне, и в кабинете, и в гостиной. Руки тряслись, ноги подгибались, мысленно он рисовал картину, как разъяренная восточная толпа разрывает его в клочья. Вспомнилась гибель Грибоедова в Персии, но у того хоть был револьвер. И телохранитель казак… Единственным человеком, который теперь мог спасти Евгения Евгеньевича, эстета и театроведа, виньетку на полях культуры, был банкир и магнат, хозяин этих глухих диких мест Равиль Ибрагимов…

В дверь постучали. Сначала деликатно, потом настойчиво.

– Кто там? – спросил Евгений Евгеньевич хрипло, ужас обессилил его. Степень его отчаяния была так велика, так чрезмерна, что Евгению Евгеньевичу уж стало как будто наплевать на собственную судьбу, будь что будет.

– Спасибо, я уже позавтракал, – громко сказал он и вновь поймал себя на цитате, на том, что произнес фразу из «Женитьбы», нет, там не так, капитан Жевакин отвечает Яичнице: «Спасибо, я тоже завтракал». Что еще может нам помочь в тяжкие минуты жизни, мелькнуло у него, – литература, одна литература.

– От хозяина, – ответил ему знакомый голос стальнозубого татарина.

Отодвинув кресло, Евгений Евгеньевич дрожащими руками отпер дверь, предчувствуя, что сейчас на него наденут кандалы, нарукавники или, как там у них, – наручники. Татарин вкатил тележку, на подносе лежал кейс, точь-в-точь такой, как в прошлый раз.

– Обедать ждут в ресторан, – произнес татарин. И вышел.

Даже деньги сейчас не порадовали Евгения Евгеньевича – все равно чужие, он отпер сейф и впихнул туда рядом с первым и этот увесистый чемоданчик, даже не открыв крышку. Тем не менее сообразил: нет, не все чужие, пятьдесят его. Налил виски, взял банан, сел на диван, и телевизор опять ожил. Как и в прошлый раз, Равиль был доброжелателен.

– Кушайте, кушайте, – сказал он с экрана, – деньги вы получили сполна. Ваша речь понравилась.

То есть они еще и порылись в компьютере, сообразил Евгений Евгеньевич, но этот факт оставил его равнодушным.

– Хороший спич. А ваш… гость, он поправляется. Правда, трудно сказать – будет ли он ходить, – продолжал Равиль ровным голосом. – Поврежден позвоночник, смещение дисков. Линейно. – Теперь это словечко означало не одобрение, а нечто вроде однозначно. – Ну, со следствием мы дело уладим.

«Ага, я под следствием, – подумал Евгений Евгеньевич отстраненно, – вот и славно». И откусил банан: он смутно засомневался в правдивости слов Хозяина. Что-то в них было не то, что-то фальшивое…

– Но вам придется у нас задержаться.

– И надолго? – поинтересовался Евгений Евгеньевич, жуя. Он задал этот вопрос спокойно, даже буднично, будто уже знал об этом, будто речь шла не о нем – о постороннем человеке.

– Во всяком случае, до церемонии. Операцию мы оплатим, но тут вот какое дело…

«Последнее отбирают», – горько ухмыльнулся Евгений Евгеньевич, на минуту к нему вернулась способность трунить над собой. Впрочем, что ему оставалось. О парне всю ночь и все утро он старался не вспоминать, ему не было его жалко, скорее напротив: ведь это тот стал источником неприятностей Евгения Евгеньевича. Да что там неприятностей, мягко сказано – беды, настоящей беды…

– Дело такое, мы купили собаку, – продолжал Равиль в телевизоре.

– Собаку? Какую собаку?

Упоминание о собаке опять напугало Евгения Евгеньевича. Он вспомнил: спускаю один раз.

– Мастино-неаполитано, знаете такую породу?

«Линейно», – хотел ответить, но удержался. Потому что сообразил наконец, что интеллигентное «линейно» заменяло Равилю блатное «в натуре».

– Большая, с брыльями, слюнявая, поздравляю, – пробормотал он.

– Очень породистый щенок. И очень дорогой. Так вот, я хочу, чтобы вы придумали ей имя. Благородное имя.

– Красс, может быть…

– Не звучит.

– Но ведь сенатор, полководец…

Но монитор уже погас.

Это было похоже на измывательство. И куда уж выше, имя патриция, видишь ли, уже не годится. Императорское, что ли, имя давать паршивому псу. Может, Цезарь? Нет не пойдет, собачьих Цезарей и так вокруг слишком много… Вот ведь как все обернулось: он, Евгений Евгеньевич, человек культуры и ума, статьи которого переводятся и в Варшаве, будет теперь сидеть на краю света и придумывать собачью кличку…