Он опять прикрыл глаза. Ему было совершенно неинтересно, что отец Дарьи давно умер, а маму – кстати, выяснилось, что маме-то Равиль всегда нравился, – Дана Кацман хотела забрать в Канаду, но та разболелась, и вот теперь она летит ее проведать…
Когда он сходил с трапа, машина ждала его на взлетном поле. Шофер стоял на стылом ветру, прикрывая собой огромный багровый букет, чтоб ветер не растрепал и не разорил розы.
– Ой, какой ты важный, подбросишь меня в город?
– Это невозможно, извини, – сказал Равиль и, поколебавшись, отдал ей несколько цветков. И сел на переднее сиденье «Роллс-Ройса», того самого, который совсем недавно встречал Евгения Евгеньевича на этом же аэродроме с тем же шофером, – в машине он всегда ездил рядом с водителем, охранник сзади.
Но охранника сейчас не было. Это был вопиющий непорядок, по-видимому, здешние сотрудники отбились от рук, ни на кого нельзя положиться… Однако Дарья Сухорук в девичестве, а нынче гражданка Канады Дана Кацман, непорядка не заметила. Напротив, она с гордостью уверилась, что ее друг юности стал самым настоящим
Машина Равиля взорвалась, не доехав до отеля меньше километра, на голом месте. Куски железа взмыли вверх и, падая на промерзшую землю, громко шипели. В перепутанных фрагментах тел потом никто не стал разбираться, и их поспешно захоронили вместе. Но предсмертная воля миллиардера была соблюдена: он обрел-таки после смерти успокоение в своем кэшэнэ.
33
Человек, которого Евгений Евгеньевич встретил в ресторане отеля, был мне хорошо знаком – когда-то жили в одном дворе на улице Грицевец, теперь опять Большом Знаменском переулке. Ходили в одну школу имени Фрунзе, в этом особняке нынче Гнесинское училище, после уроков гоняли в футбол на площади перед зданием Генерального штаба. Увы, только по выходным, по будням там было не протолкнуться от черных
Звали моего знакомца – я уж упоминал о нем в самом начале рассказа – Сергей, точнее Сергей Виленович, таким имечком в тридцатые его отца наградили бабушка с дедушкой, правоверные коммунисты-евреи, и его следовало бы именовать Сергей Владимирильичленович. Собственно, Членовичем его и дразнили, отсюда и дворовая кличка – Членок. Впрочем, уже после третьего класса наша семья переехала сюда, на Верхнюю Масловку, где я и пишу эту одиссею, в
Евгений Евгеньевич и Сергей Виленович увидели друг друга и раскланялись, можно сказать, сердечно – других людей их расы во всей округе было не сыскать, ну, не считая швейцара. Членок, седой и кудрявый, восседал за столом, соседним с тем, который накрывали для Евгения Евгеньевича. И широким жестом пригласил Евгения Евгеньевича присесть к нему. Тот присел.
– Сергей, – представился хозяин стола.
– Евгений Евгеньевич. А вас как по отчеству?
– А, к чему эти формальности, эти наши отчества – один атавизм, язычество. По отчеству друг к другу обращаются только номенклатурные бонзы.
– При этом на
– Как и многое другое, – добавил Членок. – Согласны, Евгений?
Это была фамильярность актерского, шире – театрального толка, но на актера Сергей не был похож: немолодое лицо обрамлено было бородой, тоже седой, и седыми, желтыми от никотина, усами; на голове между седыми кудрями блестела большая лысина, но на затылке волосы были забраны в то, что в Англии называют pony-tail. Вид был изношенный,
– Сейчас позовем какого-нибудь из этих маугли, пусть ваш прибор переставит.
И снова Евгения Евгеньевича резануло: если б этот господин отмочил такое в приличной стране и в порядочном обществе, его выставили бы за дверь.
Пока официанты переставляли прибор Евгения Евгеньевича, пока накрывали и приносили закуску, тот смог узнать, что его новый знакомец – фотограф. Впрочем, его специальность можно было определить по серому толстому жилету со многими карманами, какие носят люди этой профессии, но Евгений Евгеньевич сделался невнимателен, будучи поглощен своим несчастьем. И что прибыл фотограф сегодня утром с целью запечатлеть интерьеры Halva Palace – для будущего рекламного буклета. И что убудет ночью – одного дня ему за глаза достаточно.