Спички

Я стою на молитве великим постом. На коленях
Ардов страстно молился, звуча, точно пушкинский стих,
И задумчиво дух мой парит в неземных откровеньях:

Владыко дней моих!

Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешения.

Да брат мой от меня не примет осуждения,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи…

И крестом осенил я себя. Тут открылася дверь,

И вошёл в неё некий лохматый, с гитарой подмышкой,
С беломориной… «экий», – подумалось, «зверь».
Оправданье одно: то, что был он безусым мальчишкой…
Дружно бабки зашикали, пламя качнулось свечное,
Шмыгнул носом, и встал визитёр у меня за спиною.
И шепнул: «Не валяй дурака, ты со мной ведь знаком,
Потому что ты был мной»… И на двор вышли мы с пареньком.
Было зябко… нет, юноша мне ничего не поведал,
Только под ноги плюнул, растёр, и сказал: «Сволочь. Предал».
Я плечами пожал и сказал: «Врёшь, я тоже поэт»,
И достал он тогда из портков комсомольский билет,
Говоря: «Я сегодня на стол его клал, потому как
Заплатили нечестно бригаде». – И детская мука
Исказила неумно лицо, не слеза ли сбежала?..
На его комсомольский билет посмотрел я устало,

И плечами пожал: я ведь знал – оплатили бригаду,

Только нынче мне той справедливости было не надо…
Он сказал: «Мне семнадцать. Мы в армии были? Ответь».
Я кивнул. – «А присягу давали»? – Кивнул. – «Сука, смерть
Заслужил ты», – презрительно мальчик сказал мне кудрявый.
«Убивай», – говорю, – «Я ведь – ты. И зовут меня Славой».
Тут он бритву достал марки «Спутник», – и к вене, гад, строит.
Говорю: «Это было в двенадцать. Ты взрослый. Не стоит».
Спрятал бритву щенок, хоть и гнал с его точки «пургу» я.
И сказал: «Если врежу, ты щёку подставишь другую»?
«Да. И ты подставлял, хоть не помню, чему ты молился».
Тут он врезал. Храм в небо уплыл, я ж – на землю свалился.

И привиделось мне, что вошли двойники в Белый Дом,

И привиделось, что двойники овладели Кремлём,
И что бьют пожилое жулье молодые солдаты,
И что русская кровь на камнях Грановитой Палаты.
А когда я очнулся, был весь перепачкан в земле,
Неуверенный, что, дай Господь, всё в порядке в Кремле,
В головинскую церковь, качаясь, вошёл, покрестился,
И сказал: «Ты прости меня, Боже, душой я смутился».

И вернулся к молитве Великим постом. На коленях

Ардов страстно молился, звуча, точно пушкинский стих,
И задумчиво дух мой парил в неземных откровеньях:

Владыко дней моих!

Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешения.

Да брат мой от меня не примет осуждения,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи…