Спин

— О Марсе он рассказывал охотно? О своём доме…

— Да, конечно. Ему нравилось рассказывать. Не нравилось только, если разговор переходил в допрос.

— Ну, я не такая воспитанная. Доведись мне с ним встретиться, я бы, наверное, утопила его в дурацких вопросах. А вот если бы вы смогли спрашивать его о чём угодно, без ограничений, о чём бы вы спросили?

Для меня ответ на этот вопрос Ины не представлял затруднений. Конечно, я точно знал, какой бы вопрос я задал Ван Нго Вену в первую очередь.

— Спросил бы его о «Спине». О гипотетиках. Узнали ли они что-нибудь неизвестное нам на Земле.

— И довелось вам с ним об этом говорить?

— Да.

— И было ему что сказать на эту тему?

— Много, много.

Я покосился на сцену. Там появилась новая группа салуанг. Один из музыкантов играл на рабабе, струнном смычковом инструменте. Исполнитель колотил смычком по корпусу своего инструмента и плотоядно улыбался. Ещё одна похотливая свадебная песня.

— Кажется, я уже вас допрашиваю, — заметила Ина.

— Да, извините, я, пожалуй, немного устал.

— Значит, надо вернуться домой и отдохнуть. Сон и покой — как доктор прописал. Если всё пойдёт как задумано, завтра увидите ибу Диану.

Ина отвела меня обратно по шумной улице. Музыка гремела часов до пяти утра, но я всё равно заснул здоровым сном.

* * *

Водитель «скорой» оказался худощавым неразговорчивым мужчиной в белой форме службы Красного Полумесяца. Звали его Ниджон, руку мне он пожал с каким-то преувеличенным почтением, говоря со мной, не отрывал взгляда от ибу Ины. Я спросил, не опасается ли он за благополучный исход предприятия, и Ина перевела его ответ:

— Он говорит, что и более опасные вещи делал, и не по столь убедительным причинам. Он говорит, что ему приятно встретиться с другом Ван Нго Вена.

И ещё — что скоро поедем.

Мы забрались в салон микроавтобуса. Вдоль одной стены находился вытянутый в длину стальной сундук, в котором обычно хранилось оборудование. Ниджон опорожнил его, и я мог при необходимости туда поместиться, согнув ноги, втянув голову в плечи — скрючившись чуть ли не в позе зародыша. Ящик пропах антисептикой и резиной, удобен был, как обезьяний гроб, но зато мог надёжно укрыть меня на время проверки. Ина должна была сидеть на ящике, а Эн лежать на носилках-каталке, изображая немощного. В такую жару план казался не слишком соблазнительным.

Ниджон приспособил под крышку ящика клинья-подкладки, чтобы внутрь мог проникать воздух, иначе там можно было бы запросто задохнуться. К счастью, пока что не было нужды туда влезать. Полиция активно прочёсывает лишь шоссе между Букик-Тингги и Падангом, и нас заблаговременно предупредят об опасности едущие впереди. Пока что я уселся рядом с Иной, прикрепившей к локтевому сгибу Эна капельницу — без иглы, для виду. Эн с энтузиазмом вживался в роль больного, принялся репетировать кашель, глухой, лёгочный, сразу вызвавший подозрительный взгляд Инны:

— Стащил у брата сигареты?

Эн покраснел и заверил, что лишь ради правдоподобия, для успеха предприятия.

— Гм… Смотри, испортишь лёгкие, умрёшь до срока.

Ниджон запер задние двери, запустил мотор, машина двинулась. Ина велела Эну закрыть глаза:

— Притворись спящим.

Притворство почти сразу перешло в настоящий сон, Эн мирно засопел.

— Всю ночь не спал из-за свадьбы да музыки, — прокомментировала Ина.

— Удивляюсь, как он смог заснуть, даже и после бессонной ночи.

— Одно из преимуществ детства. Первый возраст, так марсиане выражаются, не ошибаюсь?

Я кивнул.

— У них четыре возраста? Четыре против наших трёх?

Да, Ина не ошибалась. Из всех особенностей жизни в марсианских Пяти Республиках эта для землян оказалась наиболее интересной.

Человеческие общества обычно различают две-три ступени жизни: детскую и взрослую, или же детство, юность, зрелость — чаще всего забывая о старости. Марсианская классификация отличалась от всех человеческих и обусловливалась успехами в развитии биохимии и генетики. Марсиане подразделяли жизнь человека на фазы, определяемые биохимическими событиями. От рождения до половой зрелости — детство. От наступления половой зрелости до окончания физического роста и наступления метаболического равновесия — юность. От равновесия до распада, смерти или радикального изменения — зрелость, взрослая фаза жизни.

А после зрелости — «факультатив» четвёртого возраста.

Много веков назад марсианские биохимики нашли способ продлить человеческую жизнь на шестьдесят — семьдесят лет. Но возможность эту нельзя было однозначно назвать благостной. Скудная экосистема Марса обделена водой и азотом. Процветающее сельское хозяйство, столь милое сердцу Ины, стало возможным лишь в результате напряжённых поисков и счастливых находок марсианской биоинженерии. Воспроизводство населения веками регулировалось по причине ограниченных возможностей. И добавочные семьдесят лет жизни грозили перенаселением.